Он сказал с благородным негодованием:
– Из каких-то странных земель вы, сэр Ричард! Все люди на свете наши, так сказал Господь! Но вы сюзерен, я иду за вами, хотя вы и поступаете противу законов рыцарства.
Я сердито засопел и повернул коня. Сэр Ульрих прав, благородное положение обязывает.
В перелеске в самом деле группа звероватого вида мужчин выпотрошили сундуки и тюки, двух мужчин привязали к деревьям, женщин разложили на земле, подолы уже задраны, то ли готовятся насиловать, то ли уже успели, еще пятеро прилично одетых горожан стоят в сторонке под охраной всего одного разбойника. На лицах ужас, в глазах слезы.
Дальше я видел только зверей в человечьем облике, что не хотят работать, налетел со всей яростью политика, которого жена заставляет выносить мусор и гулять с собакой, когда нужно продумывать в тишине экономическую реформу.
На этот раз почти не сдерживался, бил жестоко, ломал руки, ноги, одного швырнул спиной о дерево и сладостно услышал, как хрустнули его перебитые позвонки. Догнав другого, зверскими ударами разбил ему лицо, с мстительной радостью видя, как с брызгами крови из разбитого рта вылетает и крошево зубов.
Он уже падал, когда я ухватил его за руку, с силой вывернул, кости затрещали, я вывернул сильнее, и с рвущимися сухожилиями лопнула плоть, окровавленные кости высунулись наружу.
– Никогда, – прорычал я люто, – никогда больше не возьмешь в эту руку меч!.. И ничего не возьмешь. А если… если что… я разбросаю твои кишки по земле и заставлю смотреть, как их жрут собаки!
Люди в одежде горожан пятились, на лицах еще больший ужас, меня трясет, зубы лязгают. Сам понимаю, что теряю контроль, а это безумие, быстро вздохнул несколько раз, прочищая мозг, проговорил лязгающим голосом:
– Когда же научитесь давать сдачи?.. Нельзя давать дорогу злу!
Сэр Ульрих проговорил торопливо:
– Сэр Ричард, успокойтесь!.. Да успокойтесь же!..
– Уже, – прорычал я, – почти спокоен…
– Да уж, – вскрикнул он. – А кто говорил, что их слишком много, что всех не спасешь лично, надо законы… а что такое законы?
– Да, – ответил я, – что законы, когда в руке длинный меч?
Он приосанился.
– Да-да, когда в руке длинный меч! Главное, чтобы он был в нашей руке… ха-ха!
Я уже отдышался, красная пелена из глаз начала уходить, сэр Ульрих очень хорош и красив, а меч в его руке в самом деле длинный и выкован из хорошей стали.
– А если не в нашей, – пробормотал я, – тогда кричим: где же закон?..
Между рощами блеснули солнечные зайчики, выдавая приближение людей в доспехах. Нужно бы велеть запачкать грязью, да не просто запачкать, а и самим перемазаться, как свиньям, но рыцари такое унижение достоинства не поймут. Благородный человек скорее погибнет, чем окунется с головой в болото, это приемлемо только для простолюдина и общества победивших ценностей простого человека.
Я вздохнул и перевел Зайчика на ровную рысь. Бобик радостно понесся навстречу рыцарям, которых уже поделил на две важные категории: те, кто играет с ним, и кто почему-то не играет.
Сэра Ульриха сразу окружили, пошли расспросы, как там впереди и что, я повернул коня и поехал во главе, погрузившись в размышления и копаясь в себе, как в достоевщине, что со мной не так и почему даже драка с нанесением тяжких телесных, как говорится, не вызвала всплеск адреналина, а только прилив злости и раздражения. А как хорошо все начиналось! Блестящее рыцарство, подвиги, благородство, жаркие схватки… А теперь даже от меча из озера отказался, дурак. Как-то непонятно отказался. Хотя, конечно, понятно, но все равно непонятно. Для большинства непонятно, а я местами еще то большинство!
За спиной веселые голоса, подтрунивание. Сэр Герцлер завел глубокомысленный разговор о том, что надлежит делать с покоренным королевством по ту сторону Великого Хребта, сэр Палант сразу же подхватил и начал развивать тему с уклоном, как именно следует поступать с женами и взрослыми дочерьми побежденных лордов, а еще кто-то, я не узнал по голосу, без всяких премудростей предложил все земли в Сен-Мари разделить между армландцами, а сенмарийцев превратить в простолюдинов. И тогда уже снимутся все сложности, как обращаться с женами и дочерьми побежденных.
Разговор становился все веселее, озорнее, набирал обороты. Я прислушивался сперва невольно, затем насторожил уши. Кольнула ревность, что делят то, что не завоевывали, здесь нет тех, кто прошел через Тоннель на ту сторону, но придавил ее в зародыше, придержал Зайчика. Давая возможность догнать меня и поравняться с гроссграфом.