– Леди Элинор, – ответил я почтительно, но с достоинством мужчины, ведь простолюдины тоже мужчины. – Я тот, кого вы знаете… и кому можете доверять… Я не знаю, почему вам наговорили, что я что-то замышляю против вас… Но я служу вам верно и честно…
Она не дослушала, резко бросила в сторону Ипполита:
– Прижги его!
Ипполит, мрачный как туча, надел толстую рукавицу и лишь тогда взялся за темный конец прута. Я ощутил жар, как только он его начал вынимать из раскаленных углей, затем сухой зной опалил живот. Резкая обжигающая боль резанула бок, я дернулся, раскрыл рот и… удержался от крика. Это сейчас все орут, когда им ломают пальчик, а ведь раньше под пытками не только хранили гордое молчание, но даже смеялись над врагами!
Глаза леди Элинор сузились, как у разъяренной кошки.
– Еще!
Острая боль прожгла бок и прокатилась волной по нервам. Я поморщился, но смолчал.
– Еще! – выкрикнула она в ярости. – Еще!
Острейшая боль жгла мне бок, затем второй. Несмотря на полуобморочное сознание, я сообразил, что Ипполит старается жечь те места, где на боках, у каждого валики жира, там нет мышц, там одно сало…
– Еще!
Я дернулся, в глазах леди Элинор мелькнула радость, я прохрипел:
– Все… поклеп…
– Врешь, – выкрикнула она озлобленно. – Ипполит!.. Этого мало!.. Возьми клещи!
По моему лицу катятся крупные капли пота, выедают глаза, Ипполит как в тумане, но я сквозь шум крови в ушах услышал его измененный голос:
– Ваша милость… я сейчас сомлею… Я ведь не палач, я – кузнец…
Она в нетерпении выкрикнула:
– Пошел вон!.. И пришли Адальберта!
Я сцепил зубы, в голове молоточками стучит только одна мысль: только бы не сорваться и не начать залечивать раны. Если леди Элинор увидит это, мне конец. Она не просто убьет, но еще и расчленит, а потом сожжет так, чтобы пепел рассеять по ветру. Пусть эта адская боль, пусть от ужаса холодеет нутро, когда вижу, как из раскаленных углей вынимают длинный прут с добела раскаленным кончиком, от которого сыплются искры, как от бенгальского огня. Потом, когда им два-три раза проткнут мне бока, руки, ноги, белый металл становится оранжевым, а затем и вовсе красным, даже темно-красным.
Я почти терял сознание, но всякий раз возвращал себя в реальность, а то вдруг организм воспользуется моим беспамятством и залечит, это все, конец мне…
Правда, так и не уловил, когда появились Адальберт и Винченц, первый сразу же начал тыкать в меня раскаленным прутом, запах горелого мяса выедает ноздри, Винченц сжимает в руках дубинку.
Не дожидаясь, пока прут остынет в моих ребрах, Адальберт возвращал его на жаровню, подходил ближе, всматривался. Я вишу на слишком коротких цепях, он сильным ударом в подбородок вскидывал мне голову. Если я опускал, снова бил до тех пор, чтобы видеть мое лицо, пока я не начинал удерживать голову.
Он удовлетворенно усмехался.
– А что, он крепок? Что скажешь?
Винченц, к которому он обращался, посмотрел на меня хмуро, сплюнул под ноги.
– Слишком увлекаешься. Умный, да?
– Я?
– Не я же.
– Можешь предложить что-то лучше?
Винченц снова сплюнул на пол.
– Могу, конечно.
– Ну так вперед!
Адальберт сделал издевательски приглашающий жест. Винченц посмотрел на него, на меня, крепче стиснул дубинку и подошел ко мне. Наши взгляды встретились, на суровом лице начальника стражи я не увидел ни жалости, ни сочувствия.
– Ну что, – проговорил он раздельно, – будешь говорить, сволочь?
– Я уже все сказал, – прохрипел я. – Невиновен…
Он с силой ударил дубиной в бок. Затрещали ребра, острая боль впилась во внутренности. Я задохнулся, невольно вскрикнул, обвис. Винченц проговорил раздельно:
– От пары сломанных ребер не умирают. Но вот когда будут сломаны все…
Он ударил снова. Я услышал треск костей, острая боль прошила до пят. Винченц задержал дубинку на взмахе, но я молчал, он ударил в третий раз. Лютая режущая боль, теперь я уже не мог свободно дышать, острые обломки впились в легкие, заливая их кровью.
– Ну? – сказал он непреклонно. – Выкладывай, после этого ты умрешь быстро. А так тебе придется умирать долго и страшно.
Я с трудом поднял голову, перед глазами расплывается, пот течет градом и выедает глаза.
– Винченц, – просипел я окровавленным ртом. – Винченц… вот за это я тебя убью…
Мне показалось, что он вздрогнул, но в следующее мгновение замахнулся и ударил по другому боку с такой яростью, что там затрещали сразу все ребра. Перед глазами померкло, я лишь слышал сквозь шум крови в ушах, что Адальберт отбирает дубинку у взбешенного начальника охраны.