– Не труп, – поправил он грубо, – а те куски, что останутся. Может быть, еще будут вопить и дергаться… Язык в таких случаях не урезают.
Я расслабил мышцы, момент не то что утерян, эти профессионалы мне его не дали вовсе. Молодые парни, помощники Ипполита, обернули мне ноги тряпками, чтобы не обожгло и потом не сбило железом до крови, Ипполит приладил толстые металлические скобы несколькими торопливыми ударами молота, я ощутил, как лодыжки плотно охватило тяжелым металлом.
Винченц сказал властно:
– Теперь на цепь!.. И – к стене!.. Да побыстрее, а то получишь у меня плетей!
– Сейчас сделаю, ваша милость, – прокричал испуганный Ипполит. – Уже делаю!
Подмастерья принесли бегом толстую цепь, Ипполит, вполголоса бормоча извинения, приклепал один конец к моей левой ноге, другой – к металлической скобе, плотно вмурованной между каменными блоками. Думаю, еще когда складывали крепость, эти скобы сразу проложили между каменными глыбами: какой же замок может существовать без подземной тюрьмы и камеры пыток?
Глава 2
Оставшись один, я безуспешно пытался повернуть погруженное под кожу кольцо на пальце. Хотя прикован так, что почти вишу на руках, при известном усилии могу дотянуться пальцами одной руки до запястья другой, несколько раз сумел захватить колечко, трогал, давил, поворачивал, но не удавалось стать ни невидимым, ни ускориться, ни хоть что-то еще, что дало бы шанс освободиться от этих цепей и выбраться на волю. Некоторое время тужился, стараясь вызвать то новое, что добавила гемма, погрузившаяся в сустав большого пальца, но, увы, то была, видимо, слишком уж нестандартная конфигурация, что не запустилась вовсе.
Дары призрачных предков Валленштейнатоже пока не срабатывали, с ними еще надо разобраться, я даже не знаю, что такое филигоны, как можно исторгнуть Боевой Клич и что это вообще, не говоря уже про невероятно нужное и ценное в моем положении умение видеть зеленых черепах.
Дверь лязгнула, побагровевший от натуги Раймон внес широкую жаровню на высокой треноге. Следом вошли Ипполит и Маклей, Ипполит с набором железных клещей, крюков, Маклей ташил мешок древесного угля.
Раймон с лязгом опустил на пол в двух шагах от меня жаровню. Лицо его было хмурым. Не поднимая на меня взгляда, сказал с горьким упреком:
– Что ж ты, Дик?.. Я тебе так верил… ты мне так понравился…
– Лазутчики должны уметь нравиться, – сказал Маклей наставительно. – Их этому специально учат.
– Может быть, – добавил Ипполит, – даже колдуны обучают, чтобы хитрить умели!
Все трое поплевали через левое плечо, сделали одинаковые жесты, отгоняющие злые чары. На меня посматривали с опаской, Ипполит сказал успокаивающе:
– Колдуны не выносят прикосновения железа! А он в таких цепях, что не всякий бык потащит.
– Не все, – возразил Маклей. – Даже леди железа не боится.
– Так то леди, – сказал Раймон с почтением. – У нее правильная магия.
Маклей поспешно согласился:
– Да-да, правильная. Э-э… женская.
Все переглянулись, замолчали. Ипполит начал раздувать огонь, Раймон посмотрел на горн, где среди углей будет накаляться железный прут, лицо дернулось. Мне показалось, что в глазах проступила жалость. Он передернул плечами и пошел к выходу.
Ипполит крикнул в спину:
– Останься, послушаешь, как этот гад признается!
– Перескажешь вечером, – ответил Раймон почти недружелюбно. Маклей взглянул ему вслед, поколебался, но оглянулся на меня, покачал головой и двинулся следом.
– У меня память плохая! – крикнул Ипполит им в спины.
– Ты такое сможешь забыть? – спросил Раймон. – Я – нет.
Дверь за ними захлопнулась, Ипполит отвернулся и старательно раздувал угли. Я с дрожью во всем теле посматривал на железный прут толщиной в палеи, что зарылся острым концом в красное нагромождение. Плечи то и дело передергиваются, как только представлю, что этим прутом меня ткнут под ребра или в грудь. Сердце стучит бешено, в черепе жар от скачущих мыслей.
Когда прут стал вишневым от жара почти до середины, хлопнула дверь, по ступенькам быстро спустилась леди Элинор, черные волосы, строгое черное платье, словно вся в трауре, лицо бледное и холодное, словно высечено из мрамора, взгляд напряженный, как у кошки, заметившей воробья на расстоянии прыжка.
Она остановилась передо мной, взгляд еще раз пробежал по толстым железным оковам и цепям.
– Кто ты? – спросила она резко. – Отвечай!