157  

Она поглядывала нерешительно, предложила, запинаясь:

— Я могла бы попробовать… если не побрезгуете…

— Что? — спросил я, когда она не решившись продолжать, умолкла. — Чего?.. А, на тебе и обратно?.. Ну, это было бы только справедливо, но я настолько пропитался здешними предрассудками, что женщина нам не ровня, страшусь, засмеют, что меня несла женщина.

— Ваша милость, но я… не совсем женщина. Я — ведьма…

Я отмахнулся:

— Да какая ты ведьма. С другой стороны, конечно…

Она встрепенулась.

— Ваша милость согласны?.. Ведь я же вас сюда несла?

— То было противу моей монаршей воли, — возразил я. — Такое допустимо без урона мужской… да какая теперь мужская — рыцарской чести. А вот добровольно на тебя залезть… Да еще не как на женщину, а как на ведьму… Засмеют!

— А если ваша милость никому не скажет?

— А молчание — не урон ли это моей… Впрочем, почему нет? Я не рыцарь, а паладин. К тому же со своим особым уставом, который пока что в разработке, можно этот вопрос обсудить без сословных предрассудков.

Я осмотрелся, под звездным небом с полной луной — черные заросли, что-то шуршит в темноте, взрыкивает, от земли тянет могильным холодом.

Ведьма тоже огляделась, руками все еще продолжала прикрывать то грудь, то низ живота, уж никакая не ведьма, а женщина, что пришла в себя и устыдилась своей недавней… нетрезвости.

— А куда ты меня несла? Здесь нет ничего интересного! Она вознамерилась ответить, я отмахнулся:

— Молчи-молчи, это я по крестоносной привычке пограбить. Со своим бы замком разобраться, там столько всего… Ладно, и как мы обратно?

Конечно, как занесла сюда, так пусть и обратно, еще и компенсацию надо стребовать за моральный ущерб, если физического не наблюдается, но я все-таки не американец, что по судам затаскает, я — мужчина, а настоящий мужчина снисходителен к женщине. Равноправие равноправием, но мы-то понимаем, понимаем…

Она встала согнувшись, уперлась ладонями в колени.

— Мой господин…

— Да-да, — ответил я. — Так и стой. А спина не переломится?

— Обижаете, мой господин.

— Да это я так. Мы, мужчины, предпочитаем женщин послабее. Чтоб наши плечи рядом с ихними ширше, а руки — толще. Культуристки нам не по зубам.

Она посматривала с удивлением, я подошел сзади, положил руку на одно плечо, вторую на другое, словно собирался проводить массаж предстательной железы, сейчас это как раз вовремя и оправданно, подумал еще, поколебался, а тут еще одна мысль блеснула, как метеор в плотных слоях атмосферы.

— Зайчик!.. Эй, моя конячка!.. Давай ко мне!.. Ко мне, лапушка… Ко мне!..

Еще и свистнул как мог, ведьма разогнулась, среди темных распущенных волос лицо выглядит особенно бледным, аристократичным, с удлиненными скулами. Пока смотрела на меня через плечо озадаченно, в ночи как будто шумнуло. Я задрал голову — дракон или что-то большое, что летают по ночам, нет, уже улетел. Я снова положил руку ведьмочке на плечо, напомнил себе о равноправии, женщины могут еще и штангу поднимать, в спецназ ходють, так что…

Зашумело, пахнуло волной горячего воздуха, ведьмочка взвизгнула, а передо мной возник, упершись копытами в землю, мой Зайчик. За всеми четырьмя глубокие борозды, сам конь мне показался ниже ростом, но когда переступил в сторону и сразу вырос, я понял, что мой конь при резком торможении вошел в землю почти до колен.

В глазах багровое пламя, уши торчком, заржал тихонько и ткнулся мордой мне в плечо. Я обнял большую умную голову, поцеловал в бархатные ноздри. Голова разогрелась, как пролежавший в кузнечном горне валун, я едва не спалил губы.

Конь тихонько ржанул, я сказал счастливо:

— Умница!.. Умница!.. Как я тебя люблю, зверюка…

Ведьма прижала обе ладони ко рту:

— Мой господин, это… это ваше?

— А я разве плох? — ответил я. — То-то. По хозяину и конь.

Она торопливо кивнула, вытаращенные глаза не отрывали взгляд от черного как смоль коня, почти растворившегося на темном небе, лишь багровые глаза смотрят жутко и пугающе, да когда распахнул пасть, плеснуло огнем, будто весь полон раскаленных углей.

Конь дышал мне в шею, горячие струйки обжигали кожу. Будь это днем, я бы наверняка увидел струйки дыма.

— Вот теперь ты лети, — сказал я ведьмочке, — а я за тобой по земле. Да слишком не отрывайся, я дороги не знаю!

Она дождалась, когда я вскочил на конскую спину, не очень удобно, уже привык к седлу, но на этом коне — что на чугунной статуе, я повернулся к ведьмочке. Вместо нее пугливо переступает длинными костлявыми ногами неопрятная птица, похожая и на гигантского археоптерикса, вообще-то хренового летуна, и на могучего птеродактиля. Глаз птицы, круглый и немигающий, смотрел на меня со страхом и неуверенностью. Я похлопал коня по шее, птица повернула голову и посмотрела на меня другим глазом.

  157