Ричард де Амальфи, Стр. 138

Харальд слегка покачивался в седле, худое лицо с заостренными чертами обращено вперед, в глазах поблескивают грозные огоньки. Оранжевые лучи золотят бледную кожу.

— Руины не опасны, — возразил он. — Сотни смельчаков заходили в них и выходили спокойно. И ничего с ними не случалось.

— Это все зависит… — сказал Ульман, — да, зависит… от чего, никто не знает. Может быть, в полнолуние… или когда какие-нибудь звезды сходятся, тогда и случается…

— Что?

— Не знаю, — огрызнулся Ульман. — Но это бывает редко. А во все остальное время это просто руины. Ничего волшебного.

Нас догнал Тюрингем, прислушался, спросил ядовито:

— А сохранность? За то время, что они стоят уже как руины, горы от старости превращаются в песок! А насчет того, что ничего не случается с теми, кто оттуда выходил, это как сказать…

Он умолк, в задумчивости смотрел вдаль. Ульман толкнул его в бок.

— Ну, не спи!

— А еще неизвестно, — договорил Тюрингем, — в самом ли деле не изменились. Вдруг изменились внутри?.. Или так, что заметно будет только в детях или даже во внуках?

Голоса стали громче, раздраженнее, я подумал, что если в самом деле изменения происходят с отсрочкой во времени, то тогда их и не свяжут с руинами. Тюрингем совсем не дурак, до такой мысли еще надо додуматься. Вон Ульман прост, но люди такого сложения всегда просты, как два рубля.

Глава 3

Область черного тумана проходит совсем близко, оставаясь по левую руку. Здесь она отожрала места еще больше, чем в мою первую встречу, разве что там туман над болотцем, хоть и мелким, а здесь висит на траве, не касаясь земли. Пригнувшись, можно увидеть, как стебли трав исчезают вершинами в клубящейся черноте.

Лица у всех тревожные, слишком уж близко едем. Я подал коня еще ближе, Харальд предостерегающе вскрикнул, нахмурился.

— Ничего, — сказал я успокаивающе. — Я ведь паладин…

Вблизи черная стена выглядит, как ни странно, еще плотнее. Это издали можно принять за слабый туман, что развеется под первыми же лучами солнца, а вблизи похож на монолит из черного гранита. Даже на стену из смолы. Ощущается некое свечение, словно пытается отразить солнечные лучи. У самого основания клубится туман, а когда я приблизился еще, с изумлением рассмотрел взвихренный песок. Стена не соприкасается с землей, из тумана совершенно беззвучно бьют ледяные струи, вымораживая землю. Вместе с песком взлетают редкие снежинки. Солнечные лучи проникают не дальше, чем на расстояние вытянутой руки, я весь превратился в слух, конь как будто все понял, ступает неслышно.

— Ваша милость, — сказал Харальд.

Зигфрид засопел, буркнул:

— Сэр Ричард, это ребячество! Одно дело — сразиться с драконом, другое — утонуть в болоте. Или на этой траве что-то стрясется… Какой уж подвиг?

— Да, конечно, — ответил я.

И… как-то неожиданно для себя подал коня еще чуть в сторону. Пахнуло холодом, донесся отдаленный вскрик, словно бы закричали от меня за несколько миль, я напряг мускулы, ну что за дурак, кому и что доказываю, что у меня за рефлекс, надо вернуться… однако сидел неподвижно, а конь все шел и шел ровным шагом.

Мы продвигались в абсолютной темноте. Я поднес руку к глазам, но лишь когда коснулся, ощутил пальцы. Да и то как-то странно, смещение, словно то ли мое лицо сдвинулось на метр в сторону, то ли пальцы стали шероховатыми до плотности копыта. Тьма не рассеивается, уже хотел повернуть коня обратно, как вдруг чуть сбоку впереди наметился просвет… точнее, тьма показалась реже.

Конь тут же повернул туда, через несколько мгновений тьма отступила, я выехал на залитую лунным блеском бесконечную унылую равнину. Воздух холодный, но терпимый, под копытами хрустит снег, едва-едва покрывает бабки. Из плоской, как застеленная белой скатертью поверхность стола, земли торчат голые камни. Звезды мелкие, злые, колючие, но их множество, а луна чересчур крупная, со странным рисунком. Я не помню, какая на самом деле, никогда не приходило в голову запоминать, но сейчас сердце участило удары в ужасе: не моя привычная луна, не мои звезды! Хотя на привычном небе я не отыскал бы ни одной звезды, даже Полярную не найду, но сейчас абсолютно уверен: это не мои звезды, не мое небо.

Сердце билось все медленнее. Холод сковывает от кончиков ушей до ног, но хуже холод, охвативший внутренности. Внезапно стало все по фигу: и этот мир, и эта жизнь, и все-все, что есть на свете. И захотелось остро, чтобы все остановилось, чтобы наступил великий покой…