— Какой-то Адальберт украл Кристалл Огня, — отмахнулся я. — Эх, надо было мне сразу… Может быть, еще успел бы… Я же не видел раны!
— Не терзайтесь, мои лорд, — сказал Алан торжественно. — Он умер как мужчина: в дороге!.. Это очень важно, чтобы не в постели, когда дряхлый старик, что подняться не может, а ему подсовывают горшки… И, без сомнения, этот человек был знатным рыцарем, хотя ехал без доспехов, взгляните на его одежду, на его исполненное достоинства и величия лицо! Говорите, Адальберт украл Кристалл Огня?
— Да, — ответил я, погибший лежит в свободной позе, на лице умиротворение, словно жуткая боль от смертельной раны отступила перед осознанием, что умер… не зря? Или что-то еще?
Зигфрид посмотрел на меня внимательно:
— И что сказал еще?
Я пожал плечами:
— Да ничего. Только и того, что Адальберт украл Кристалл Огня. И что теперь это дело на мне.
Он присвистнул, наступила тишина. Я огляделся, все смотрят на меня одинаково: сочувствующе, понимающе.
— Что ж, — вздохнул Алан. — Воля умирающего священна. Получается, это благородный человек…. А что благородный, в этом нет никакого сомнения, поглядите на него еще раз… этот благородный человек переложил бремя на ваши плечи, ваша милость.
Я отмахнулся.
— Что значит «переложил»? Я не собирался принимать.
— Так вы отказались? — спросил Алан.
— Не успел. Он уже умер.
Он в задумчивости потер щетинистый подбородок, послышался скрип.
— Плохо дело…
— Почему?
— Вы ведь паладин, — сказал он со вздохом. — А паладины всегда держат слово.
— Я не давал ему слова!
— Но и не отказались? Значит, согласились. Теперь вы уже понимаете, что как бы ни искали оправдания… думаю, даже неустрашимые паладины иной раз хотели бы отдохнуть от тяжести своего долга… однако вы приняли последний издох этого человека, стали наследником его воли, его незаконченного дела. Возможно, подвига! Хорошо бы, конечно, последнее. Он сам не будет знать покоя, пока не закончите то, что он… делал.
Все молчали, сопели сочувствующе, но во взглядах было одинаковое: да, сэр Ричард, мы вам сочувствуем, однако воля умирающего — священна. Теперь вы обязаны, повязаны…
Я сжал зубы, чувствуя глупость и чудовищную нелепость этого мира. Мало того, что на меня, оказывается, автоматически возложены какие-то обязанности уже тем, что я принял волшебные мечи… хотя не представляю еще, что за мечи и в чем их волшебство, так еще и этот долг! А я еще, может быть, и за те гномьи геммы не рассчитался!
Это мне, человеку очень комфортного мира, где мужчины не хотят принимать никаких обязанностей, даже феминизацию придумали, чтобы одним махом уменьшить их сразу наполовину, но и оставшиеся не хотим нести: увиливаем от уплаты налогов, от службы в армии, женщины у нас должны уметь защищаться сами, даже провожать их вечером нам либо лень, либо страшно…
— Да, — выговорил я с трудом, — да… Он так сказал. Я не отказался. И… не отказываюсь. Но я буду последним идиотом, если вот прямо щас ринусь отнимать у некого Адальберта этот Кристалл Огня. И где этот Адальберт? И куда я должен деть этот Кристалл Огня?
Алан сказал осторожно:
— Думаю, что, когда кристалл будет у вас в руках… вы узнаете.
— Хорошо, — ответил я раздраженно. — Я не отказался и не отказываюсь. Но сперва завершим объезд моих земель, я посмотрю, что нужно для их укрепления, потом у меня суд, затем я отправлюсь на турнир… а тогда посмотрим.
Рыцари переглянулись, но их глазам я понял, что все верно, это у мальчишек ветер в голове, могут сразу уря-уря, а такие солидные сеньоры, как я, хоть и очень молодые, но… солидные, знающие, сперва завершают неотложное, потом — срочное, а уж затем отправляются в долгие странствия, ибо как каждый христианин стремится хоть раз в жизни побывать у Гроба Господня, так и рыцарь всегда и всеми фибрами рвется в самый дальний поход.
Похоронив рыцаря, мы забрали его меч и щит, некоторое время ехали в суровом молчании. Потом ко мне приблизился Харальд, в глазах приличествующая случаю печаль, но лицо начинает расплываться в довольной улыбке.
— Взгляните, ваша милость! Вот это теперь тоже ваша деревня!
Справа от дороги несколько домиков, поля, сады, небольшое стадо коров на зеленом лугу, уйма водоплавающей птицы в озере.
Я отмахнулся, хотя только что хотел проехать по единственной улице, уперши левую руку в бок и горделиво посматривая на кланяющихся простолюдинов.