Они все еще ждали от меня реакции, я набундючился и произнес надменно:
— К вящей славе церкви!..
Харальд торопливо перекрестился.
— Да-да, только Дева Мария — наша неизменная защитница и заступница перед Господом…
Он оборвал себя на полуслове, насторожился, натянул повод. Конь тут же остановился. Далеко, чуть ли не от самого горизонта, тянется расширяющееся пыльное облачко, вытянутое в длинную-длинную воронку.
Зигфрид, Алан и Теодерих немедленно выехали вперед, лучники проверили луки. Неизвестное в здешних землях чаще всего означает неприятности, я увидел, как ладони рыцарей опустились на рукояти мечей.
Ульман, у которого глаза как у сокола, сказал с недоумением:
— Разрази меня… если это не волшебница!
— Леди Клаудия? — переспросил Зигфрид.
— Ну да, других лядей в этих краях нету…
В нашу сторону несется красный как огонь конь с длинной гривой цвета меди и роскошным хвостом. Леди Клаудия сидит по-женски: свесив обе ноги на левую сторону, в правой руке поводья, левую грациозно уперла в бок, выпрямилась, вид донельзя гордый и неприступный.
Рыцари посмотрели на меня, я наконец сообразил, что нужно сделать, соскочил на землю, дождался, когда она остановит коня, подошел и ухватил узду ее кобылки.
— Леди Клаудия…
— Сэр Ричард, — ответила она.
Я встал на одно колено, она легко покинула седло, едва коснувшись моей склоненной головы рукой и чуть-чуть наступив на подставленное колено.
Рыцари смотрели с интересом, Зигфрид знаками показал, что кони сильно притомились, самое время дать им небольшой отдых, напоить, благо вон ручей, самим разместиться в тени деревьев и слегка отобедать.
Я кивнул, давая изволение, хотя сколько мы проехали, чертовы лодыри, повернулся к леди Клаудии и смотрел вопросительно. Она взглянула мне прямо в глаза:
— Сэр Ричард, вы уже дважды проехали через мои земли.
— Сожалею, — ответил я, — спешим, как муравьи к дохлой жабе. Ваши земли малость вклинились между моими и угодьями Одноглазого, которые теперь тоже мои. Если считаете, что мы нанесли ущерб топтанием и ронянием каштанов, попортили зеленый покров своими гусеницами, я готов рассмотреть вопрос о возмещении ущерба…
Она сказала поспешно:
— Нет-нет, я как раз хотела сказать, что вам и вашим людям дозволяется пересекать мои земли… если, конечно, не будете на ней охотиться, рубить лес или вредить моим крестьянам.
— Что вы, что вы, — запротестовал я. — Какой из меня охотник!
Она нервно дернула бровью, в глазах блеснул гнев.
— Да, конечно. Я кое-что слышала про каледонского вепря.
— Это которого Геракл завалил?
— Которого вы с Тудором!
— Бедный поросенок, — сказал я ошарашено. — Простите, я не знал, что это ваш пет. Он был такой веселый, такой резвый, так хрюкал…
Я церемонно подставил локоть, намереваясь отвести к костру, Ульман и Харальд разводили огонь под сенью могучего дуба, а лучники собирали хворост и расседлывали коней. Рыцари, как высшая раса, сняли доспехи и готовятся ополаскиваться в ручье, но ревниво выясняют, кто старше по рангу, званию, знатности и длине рода, и галантно, прямо бобчинские-добчинские, уступают друг другу право мыться выше по течению.
Клаудия покачала головой:
— Рано. Пусть подготовят. А пока посидим здесь. Я предпочитаю поговорить с вами наедине.
— Я чарам не поддаюсь, — заявил я. — Впрочем, можете попытаться, я не против. Особенно хорошо на меня действует, когда чешут и гладят, особенно вот здесь и вот здесь… а можно сразу отсюда…
Она проследила за моей рукой, глаза вспыхнули, щеки окрасились румянцем:
— Как вы смеете такое… Впрочем, вы же как-то обмолвились, что вы не настоящий рыцарь?
— Не ловите меня на слове, — посоветовал я. — Я такого не говорил.
— Но что-то в вас такое…
— Это ваши измышления, которые опровергнет любой адвокат.
Мы сели в тени на толстый корень, вылезший на поверхность лет сто назад. Высохший и белый, он представлял собой удобную скамеечку. Минуту спустя я, не чувствуя комфорта удобной спинки, сполз на землю и устроился, как в удобном кресле, между корнями. Щека моя оказалась на уровне ее коленей, и, когда я подвигал ягодицами, устраиваясь, пару раз коснулся ее колен щекой, из-за чего на ланитах волшебницы сразу же вспыхивали красные розы.
На расстоянии вытянутой руки звонко бренькнуло, словно задрожала самая тонкая струна гитары, там затряслись белые толстые нити могучей паутины. Крохотный дракон, размером с ящерицу, влетел то ли сдуру, то ли сослепу, затрепыхался, отчаянно стараясь выбраться, но просвечивающие на солнце розовые крылья прилипли и запутывались сильнее.