Коня подвели бегом, я вставил ногу в стремя и сказал громко:
– Военное время – жестокое время. Кто не спрятался – я не виноват.
Сколько дней двигаемся от Хребта, а эта вертикальная громада как будто идет следом, почти не отставая. Сейчас к вечеру он похож на раскаленную полосу стали, только что поднятую из небесного горна. Багровое солнце пламенеет перед нами, слепя глаза, все краски тусклые, и только когда оглянешься, видишь страшную красоту и величие этого дивного создания тектонических сдвигов.
Граф Ришар едет обычно рядом, мне кажется, все еще побаивается, что я ему не доверяю, потому посвящает во все мелочи походной жизни. Сообщил как бы между прочим, что набрал во вспомогательное войско множество крестьян из местных, а также сманил обещанием богатой добычи немало воинов и даже рыцарей. Зато в городе оставлен гарнизон из верных людей, что прошли с ним ряд войн.
– Отлично, – сказал я, хотя это был мой приказ закреплять за нами все города и крепости, где мы побывали, чтобы не пришлось брать их вторично. – Отлично. Нам понадобится войско в пять тысяч человек, чтобы захватить Сен-Мари, и десять-пятнадцать, чтобы удерживать до тех пор…
Я запнулся, подбирая слова, Ришар спросил с интересом:
– До каких?
– Пока местные не сообразят, – сказал я со вздохом, – что под нашей властью не так уж плохо.
– Это будет трудно, – заметил он. – Мы лишаем их многих скотских радостей.
– Да, это поймут быстро.
– Кто попробовал… А таких большинство… тому отказаться сложно!
– Сперва будут думать, – заверил я, – что это временные трудности. Дескать, суровое военное время.
– Да, – согласился он, – мы на это и ориентируем всех.
– Нам важно выиграть время.
– А потом?
– Закрутим гайки, – сказал я. – Вся надежда на отца Дитриха. Правда, нам самим надо чистить для него дорогу как можно лучше.
Оранжевый диск стал багровым, а затем я восхищенно наблюдал превращение в огромный малиновый шар, что коснулся черного края земли, и та заметно прогнулась.
Грозно прогремели копыта, земля застонала. К нам наперерез летел на огромном храпящем коне, больше похожем на носорога, сэр Растер. Султан на шлеме сбился набок, плащ с красным крестом вытянулся за плечами, как ковер-самолет, сам Растер похож на вбитый в седло волжский утес, который ну никак не обрастет мхом.
Поравнявшись со мной, он проревел медвежьим голосом, стараясь сделать его пригодным для куртуазного общения:
– Сэр Ричард, у вас, как у паладина, было видение?
– Да, – ответил я с удивлением, – конечно. У меня их есть. Постоянно. Всякие, разные. Вам какие?
– Да про города из головы не идет, – признался он. – Про те, которые Господь сжег небесным огнем. Вам было видение, что если не очистим раньше, то Господь очистит их сам? По-своему?
Я вздохнул, сэр Растер, несмотря на то что прошел с мечом в руке с десяток королевств, смотрит чистыми глазами, а на лице такая святая простота, будто только что подбрасывал хворост в костер Гусу.
– Да, – ответил я прямо и чуточку патетически, я же публичный человек. – Господь дал этот мир нам, людям. Мы сами должны его беречь и хранить. В первую очередь – от самих же людей. Есть, понимаешь, мерзавцы! А которые еще не есть, но будут. Люди же!
Он снова вздохнул.
– Везет же вам… А мне все бабы, бабы, бабы в видениях… Правда, люблю такие сны, но все-таки это не совсем рыцарское, да? Хотелось бы что-нибудь благородное, одухотворенное…
– Но приятное, – уточнил Ришар с усмешечкой.
– Ну да, – подтвердил Растер с неудовольствием, – а как же? Благородное разве всегда только дубиной по голове?
Я сказал важно:
– Все люди одинакового происхождения, как говорит наша церковь, но все храбрейшие – они и самые благородные! Так что никто не усомнится в вашем благородстве, сэр Растер! Пусть вам кроме баб еще и гарпии снятся – вашего благородства это не умалит.
Граф Ришар прислушивался с усмешкой краем уха, взгляд его прыгал по двигающимся по дороге отрядам и по обе ее стороны.
– Жареного мяса нужно меньше есть, – посоветовал он. – Особенно на ночь.
– А что надо? – спросил Растер настороженно.
– Ничего, – хладнокровно ответил Ришар.
– Как так?
– Поститься надо, – объяснил Ришар.
Растер тяжело вздохнул.
– Нет уж! Если не поем на ночь, то вообще не засну.
Царь Иедидиа, таково его настоящее имя. Так звали в детстве и юности, а имя «Соломон» – партийная кличка, как «Ленин» – Ульянова, «Сталин» – Джугашвили, «Алексий» – Редигера, «Павел II» – Войтыллы или «Бенедикт XVI» римского папы Ратцингера. Точнее, тронное имя. И никто никогда не называл в детстве мальчишку Иедидиа Соломоном или Шломо, как это говорят в красочных голливудских фильмах для идиотов.