– Хорошо бы, – сказал я, – я бы не отказался побывать даже в трех… Нет, лучше в десяти лицах. Один бы по бабам, а остальные девять занимались бы государством.
– А с сэром Растером? – спросил Макс.
– По гарпиям? – уточнил я.
Он быстро взглянул на Растера и сказал торопливо и смущенно:
– Я имел в виду красивый пир…
– Ну, ладно, – сказал я великодушно, – еще одного послал бы на пир. Для государственных дел хватит и восьми.
Сэр Ришар спросил с непониманием:
– А как же без благородной охоты, когда скачешь в азарте за оленем или встречаешь лицом к лицу разъяренного вепря?
Я махнул рукой.
– Хорошо-хорошо! Одного еще и на охоту. Для державных дел семи достаточно.
– Хороший правитель должен обладать чувством прекрасного, – сказал строго Риккардо, – потому нужно почаще слушать музыкантов, певцов, смотреть работы художников…
– Согласен, – сказал я. – Еще одного бросим развивать чувство прекрасного. Государством пусть занимаются шестеро.
– А заботы о своей душе? – спросил Будакер озадаченно. – Как-то вы странно все… Услышал бы вас отец Дитрих!
Я кивнул.
– Совершенно правы, сэр Будакер. Одного в церковь, пусть общается на высокие темы. Пять человек для государственной службы – совсем неплохо.
– Вы должны и сами повышать свое воинское умение, – озабоченно сказал Макс. – Личное! Если долго не вынимать меч из ножен, руки слабеют, а глазомер подводит.
– Вы правы, – согласился я. – Пользу физических упражнений отрицать глупо.
– Не забывайте про экономические проблемы, – робко произнес Куно. – Королевству необходима правильная финансовая система…
Я вскричал:
– Погодите, погодите!.. Еще немного, и держава останется без руководства!
Барон Альбрехт заметил:
– Это и есть самое лучшее правление. Когда народ его не чувствует.
В зал тихонько забегали слуги и шустро загромождали столы блюдами, а главное – кувшинами с вином. Растер шумно руководил приготовлениями, словно принял на себя обязанности церемониймейстера.
Куно тихохонько выскользнул из зала, все такой же, серый, незаметный. Как мне показалось, покинул пиршество с шумными гостями с великим облегчением.
Я вышел следом, у меня дела, Куно испуганно оглянулся.
– Не трусь, – сказал я успокаивающе, – я не по твою голову.
Он слабо улыбнулся.
– А по чью?
– Пока не знаю, – пробормотал я. – Хотя ты прав, надо бы… Правитель должен время от времени проявлять лютый нрав. Или впадать в приступы необузданного гнева. Чтоб боялись. Страх хоть и самое примитивное, но все-таки лучше всего работающее средство… А ты чего убежал? Для придворного контакты с окружением, как я понимаю, немаловажны.
Он развел руками.
– Ох, мне трудно привыкнуть к их обращению.
Я вскинул брови.
– Плохо обращаются?
– Как раз хорошо, – пояснил он слабо, – но это и… как это сказать, нет дистанции! А дистанция важна. Здесь же все как бы равны… А такое только в диких племенах, уж простите за откровенность. Чем выше общество, тем ступенек между людьми больше. Не хотелось бы, чтобы вы… я имею в виду не лично вас, ваша светлость, а вы все смотрелись менее развитыми…
Я поморщился, чувствуя себя уязвленным и за себя, и за своих рыцарей.
– Высота здания зависит не от количества каменных блоков.
Он сказал еще тише и совсем зажато:
– Все-таки мне кажется, вы зря ломаете установленные порядки.
– Какие именно? – осведомился я.
Он помялся, опустил взгляд и поелозил им по полу.
– Ваши соратники слишком… фамильярны с вами. Одно дело, когда вы вместе в полевом лагере перед битвой, другое – во дворце. Церемониал, уж простите, низких поклонов возник не сам по себе. Людям нужно постоянно напоминать разницу в положении.
Я отмахнулся.
– Кто низко кланяется, может ударить ниже пояса.
Он отшатнулся, шокированный.
– Сэр Ричард! Как можно?
– В нашем мире все можно, – заверил я. – Не хочу повторять ошибку Александра Великого.
– Простите?
– Завоевал великую державу, – объяснил я, – где придворные вообще ползали перед королем. А в войске Александра ему только чуть-чуть кланялись. Едва-едва, легким таким наклоном головы. И вот в завоеванной державе, где точно так же воссел в чужом дворце и объявил, что создает единую страну и один народ, одни придворные все так же по старым обычаям падали на колени, другие все так же чуть кивали… Он сам ощутил, что так неправильно, попытался уравнять, соблюдать нечто среднее. Понятно, старая гвардия возмутилась, не желая кланяться в пояс, а завоеванные не сумели оценить возможность подняться с колен и прямо смотреть властелину в глаза. Начались конфликты…