Кто-то сказал скептически:
– Я это слышал много раз.
– И я слышал, – сказал еще один, – только одни говорят, что юнга тоже вскоре отдал Богу душу, другие твердят, что успел дать точные координаты. Кому верить?
– А я слышал, – сказал знакомый голос, я присмотрелся и узнал шкипера Нелля, того самого, который уже барон и который собирался взять большой участок земли и разводить там тонкорунных овец, – координаты дал под пытками, чтобы перестали ломать кости на дыбе, но хорошо помнит, где этот остров среди тысячи других, и даже мог бы пометить на карте.
Я выступил из полутьмы, матросы замолчали, я дружески обнял Нелля, все такого же огромного и рыжебородого.
– Приветствую вас, барон!
Он отсалютовал, сказал почтительно:
– Ваша светлость, я уже всем сказал, что, если вы на корабле, удача нам обеспечена.
Один из матросов проворчал ревниво:
– Как будто мы сами не знаем!
Кто-то хохотнул:
– Благородное сословие, как-никак! Плюнуть не в кого.
– Овцы подождут? – спросил я.
Он кивнул.
– Я велел работникам пока что купить десяток овец на племя. Насчет тонкорунных передумал, лучше мясной породы, а то стричь шерсть не люблю. Даже чужими руками. Я только купцов в море стриг, ха-ха!.. А пока они там все готовят, решил напоследок с Ордоньесом… Такое дело затеяли, как упустить? Потом всю жизнь на суше можно хвастаться.
Я повернулся к молча слушающему Торкилстону.
– Дорогой барон, это мой друг и напарник сэр Джонс Торкилстон. Пообщайтесь, у вас многое отыщется общее. А я пока осмотрю корабль от клотика до киля.
– Успеха, ваша светлость!
Море сказочно прекрасное, голубое с изумрудным оттенком, словно отражение драгоценного камня на небесах, облака такие же, но за ними бесконечно далекий небосвод, дыхание захватывает от восторга нечеловеческой красотой.
Двое моряков пронесли вдоль борта свернутый в рулон парус. Один покосился на плывущий в сторонке от корабля косяк морских коров.
– Счастливая у них жизнь, – сказал он с тяжким вздохом. – Вот смотрю и думаю…
– Ты?
– Смотрю и думаю, – продолжил он, не обращая внимания на шуточки, – стать бы самому морским… ну, хоть тюленем, влюбиться в какую-нибудь крупную рыбу с красными плавниками…
– Думаешь, ты ей такой понравишься?
– А что, я мужчина в самом расцвете.
– Ты?
– Ну да. Поженимся, намечем икры…
Матрос сказал с отвращением:
– В жизни не стану икру жрать.
Они скрылись в тени паруса, я ухмыльнулся и пошел дальше, прикидывая, что из увиденного можно сделать лучше. Ведь каракка – это почти каравелла. Два из трех кораблей флотилии Христофора Колумба, открывшей Америку, «Пинта» и «Нинья» были малыми каравеллами.
За малыми каравеллами пришли большие, кто-то на Юге, возможно, уже их строит. Передо мной уже выбор: строить когги и нефы, какими пользуются пираты на островах, либо заложить каравеллы, это уже высокие технологии Юга, или же рискнуть и попытаться начать с более высокой ступеньки – строить первый галеон? Намного более вместительный, быстрый и устойчивый.
Чтобы его построить, не нужно изобретать что-то особенное, лишь взглянуть под другим углом и увидеть возможности. Я не увидел, а просто вспомнил увиденное, но придется говорить, что придумал сам, другого не дано.
Возможно, удастся сразу заложить остовы кораблей типа фрегатов, перед которыми и каракки адмирала Ордоньеса покажутся шлюпками.
Из выделенной для нас каюты поднялся плечистый мужчина, я не сразу узнал Торкилстона, простоволосого и в легкой рубашке, привык видеть всегда в стальном панцире.
Он остановился на верхней ступеньке, обеими руками держится за поручень.
– Вас не качает, сэр Ричард?
– Это корабль качается, – ответил я, – а во мне гироскоп… Это такое… ну, что держит на задних конечностях.
– А меня вот не держит, – признался он. – И всего мутит.
– Привыкнете, – утешил я.
– Скоро?
– Лет пять-шесть, – заверил я с оптимизмом. – Может, десять. Хотя вон адмирал Нельсон всю жизнь плавал по морям-океанам, но его мутило до конца жизни.
Он спросил с недоверием:
– До конца жизни? Он что, так и умер на корабле?
– Погиб, – сказал я, – но вырвал самую важную для королевства победу… Но не пугайтесь, нам только обогнуть этот чертов выступ. Проклятый уходит в море на мили…
Он охнул, прикрыл рот ладонью и, чтобы скрыть икоту, отвернулся и начал рассматривать корабль. Голова одного матроса маячит над краем корзины на верху самой высокой мачты, второй сидит на бушприте.