Ричард Длинные Руки – конунг, Стр. 73

– Не подсидят? – спросил я. Он посмотрел непонимающе, я пояснил: – Никто не попытается сместить и сесть в это кресло самому?

Он выпрямился, напомнил с некоторым холодком:

– Ваша светлость, я привлек к работе рыцарей!

– Прости, – сказал я с раскаянием, – мне приходится больше работать с местным населением.

Он сказал чуть теплее:

– Понимаю. Но у меня рыцари.

Он не добавил «бедные, но честные», то и другое подразумевается, зажиточные на такую службу не пойдут, а честность вбивается в плоть и кровь рыцаря с колыбели.

– Принято, – сказал я. – Но наш корабль должен отправиться буквально через пару часов. Сможешь?

Он кивнул.

– Отдам кое-какие распоряжения, заскочу к Амелии, это по дороге, а там уже порт… На какой корабль?

– «Богиня Морей». Лодка будет ждать у причала.

Он сказал польщенно:

– Меня?

Я ухмыльнулся.

– Извини, я не настолько предусмотрителен, как тебе кажется. Уже спешно собирают по городу и перевозят на корабль команду. Ордоньесу самому интереснее выйти в море, чем уныло сторожить вход в бухту.

Глава 3

Когда мы вернулись в порт, там, у причала, веселые вопли, песни, раздраженная брань, даже короткая потасовка – на лодки грузят членов отпущенной на берег части команды. Собрали на удивление быстро, знали, где искать. Дисциплина у Ордоньеса жесткая, для рейда через океан отобрал только самых опытных, в самых жестоких загулах не выходят за рамки.

Только троих погрузили в бесчувственном состоянии, но и те отошли, ощутив, что уже не на твердой земле. К моему удивлению, сами вскарабкались, хоть и с трудом, по сброшенным сверху веревочным лестницам.

С ними поднялся и сэр Торкилстон, на него поглядывали ревниво, но его жуткий шрам и свирепый вид быстро примирили с присутствием чужака, а Зайчика снова подняли на ремнях, как трофейную статую.

Его отвели в трюм, моряки то и дело прибегали к нему и совали то рыбу, то горсть больших корабельных гвоздей, ахали и охали, когда он с ужасающим треском все перемалывал в огромной пасти.

С особым удовольствием он жрал гвозди, но пришел шкипер и наорал, что вот так скоро на корабле вообще не останется ни гвоздей, ни вообще металла.

Второй напастью был Бобик, этот крутился на камбузе, мешая всем и выпрашивая лакомые куски. И опять же одни не решались отказать, глядя на его устрашающую пасть, другим было лестно, что такой страшный зверь берет из рук и благодарно машет хвостом.

Я стоял на верхней палубе рядом с Ордоньесом. Матросы, как муравьи, довольно резво бегают вверх-вниз по мачтам, что-то повязывают, поправляют, перекрикиваются весело и беззаботно. Слабые и боязливые, думаю, отсеиваются в первом же плавании, остаются только такие вот сорвиголовы.

– Готовы, ваша светлость?

– Жду с нетерпением, граф!

Он прокричал зычно:

– Поднять паруса!

Однако паруса, как я видел, не поднимаются, а, напротив, свернутые и подвязанные высоко в тугой рулон, идут вниз, опускают нижний край. Матросы тянут за одни веревки, одновременно ослабляя другие, пока паруса не раскроются до предела.

Слабый ветерок красиво наполнил их, Ордоньес еще дважды выкрикнул только палубникам понятные приказы, паруса чуть изменили угол, корабль сдвинулся и медленно начал отодвигаться от берега.

Мне показалось, что под напором тугой массы даже чуть наклоняется вперед, волны бегут навстречу, разбиваясь об острый нос и безуспешно пытаясь добросить брызги пены до статуи Богини Моря, но, конечно, это только на взгляд новичка.

Ордоньес спросил с живейшим интересом:

– И что, в самом деле никто не огибал этот Зуб Сатаны?

– Конечно, – сказал я, – огибали. Раз в сто лет. Когда за тобой гонятся с намыленной веревкой наготове, любой, наверное, рискнет… Если есть лодка наготове. Были случаи, были. Еще, говорят, искусные скалолазы знают место, где можно по отвесной стене, а дальше легче…

Он засмеялся.

– Тем и другим верить нельзя. Брехать так приятно! И чем больше брешешь, тем охотнее слушают.

– Людям нужны чудеса, – согласился я.

– Жизнь без чудес, – сказал он, подумал и закончил: – совсем не чудесная. А мы врать будем?

– По обстоятельствам, – ответил я уклончиво. – Вообще-то это грубое слово, у благородных людей, дорогой граф, это зовется дипломатией. А еще свободным распространением информации.

– Ага, – сказал он озадаченно, – дипломатия, значит… Ладно. Мы им надипломатим! Или надипломатничаем?