50  

Она смотрела исподлобья, спросила неприятным голосом:

– Показать… что?

– Ноги, – ответил я робко и втянул голову в плечи. – У нас бабушки показывали сиськи, а вот мамы, чтобы привлечь внимание, показывали ноги. Это еще как сработало!

Леди Элинор смотрела с колебанием. Я видел по глазам, что перспектива приоткрыть хотя бы щиколотку кажется дикой, отвратительной, мерзкой. Это же верх неприличия, это возмутительно, таких женщин просто непонятно куда отнести, если даже блудницы ходят в платьях до полу. А тут, чтобы знатная дама да вдруг обнажила ногу…

– И обнажать надо, – вздохнул я, – обнажать много. Хотя бы до колена.

Она вскочила, взвизгнула, глаза метнули зеленую молнию. На противоположной стене зазвенело, посыпались цветные осколки.

– До колена?

– Увы, – ответил я смиренно. – При этом надо выглядеть очень строгой и деловой. Никакого флирта, вы заняты делом, а костюм этот – самое обычное и нормальное дело, только старые и тупые таращат глаза. Вот так!

Она на глазах начала наливаться гневом.

– Я должна делать вид, будто не замечаю, что на мне безобразно короткое платье? Это что ж, настолько я пьяна?

– Ваша милость! – вскричал я умоляюще. – Я, что ли предлагаю или даже настаиваю вам такое сделать? Упаси… гм… упаси! Просто рассказываю по вашему требованию… попробуй не ответь!… к каким хитрым уловкам в нашем, как вы говорите, завернутом прибегают женщины, чтобы обратить на себя внимание мужчин. Только и всего. Это у нас! А вы – как хотите.

От нее пошли волны гнева, что горячими потоками перегретого воздуха прокатываются по моей коже. Я глупо и преданно таращил глаза: хорошо быть дураком, хорошо!

Она снова прошлась по комнате взад-вперед, я поворачивался за нею, как стрелка магнита, она хмурила лоб, затем резко остановилась, вперила в меня властный взгляд.

– Сегодня пойдешь со мной к озеру.

Я поклонился, стараясь, чтобы поклон был простолюдинный, без налета светскости, шарма или куртуазности, словом, будто цирковой медведь перед бросающими на арену конфеты.

– Как скажете, леди Элинор. Люблю поплавать.

Она брезгливо поморщилась.

– Никто тебя, дурака, не зовет плавать. Просто мне нужно в воды озера… для своих целей, тебе непонятных. А ты подождешь на берегу.

– Это хорошо, – ответил я, – не люблю лягушек. Когда идем, сейчас?

Она сказала сухо:

– Не «идем», а «иду». А ты сзади, понял?.. Ты не идешь, а сопровождаешь.

– Ползу, что ли? – пробормотал я озадаченно и наморщил лоб. – Ладно, разберусь. Могу и поскакать на одной ноге, если недалеко.

Ее лицо передернулось, но сдержалась, только сказала еще суше:

– Пойдем вечером.

– До захода или после захода солнца? – спросил я деловито. – А то мне уже сказали правило, что ложиться нужно с заходом солнца. Вообще-то лучше с женщиной, но здесь принято ложиться то с петухами, то с курами… Странные здесь какие-то! А вы с петухами или курами?

Она раздраженно дернула плечом.

– Их никто не заставляет ложиться так рано. Могли бы прясть хоть всю ночь. Дурачье страшится встретить Ночных Стражей, но это глупо: те охраняют только верхние этажи, – на первом никого не встретишь.

Я спросил испуганно:

– Это чудовища какие-то? Призраки? Я их боюсь еще больше, чем лягушек!.. Почти как жаб. Нет, жаб все-таки боюсь больше.

Она оглядела меня с головы до ног, я замер, не переиграл ли, я хоть и со странностями, будучи завернугым, но не перегнуть бы, не съехать с хрупкого баланса, когда она сохраняет ко мне интерес, но не слишком сильный, что свяжет руки.

– Хорошо, – сказала она суховато, – я забыла, что люди слов не понимают. Пойдем, я что-то покажу.

Она быстро пошла к двери, я почтительно трусил сзади, шаги делал помельче: негоже, если подчиненный шагает шире. А она хоть и женщина, но – генерал, который говорит басом, а я так, подхихешник.

В коридоре пусто, чисто, медные чаши в стенах дают ровный свет, так непохожий на пугливое трепетание свечей. Леди Элинор произнесла строго и надменно:

– Стой здесь, червь. Не двигайся. Ничего не спрашивай.

Ее тело, как мне показалось, начало разогреваться, от него пошел пар, а затем дым. Сквозь синие клубы видел, как вся фигура налилась красным, оранжевым, блеснула белым огнем. От рук, плеч и спины полыхнуло бело-лиловое пламя, странно сжатое в тугую форму огромной шаровой молнии, по взмаху руки волшебницы метнулось впереди и ушло по касательной в обе стены коридора.

  50