Ричард де Амальфи, Стр. 170

Я закричал люто:

— Стой, сволочь!.. За мной должок!

Он резко развернулся, я увидел оскаленные зубы, лицо, как у загнанного зверя. Молот вырвался из моей руки с такой силой, что будь перед ним крепостная стена…

Волк быстро вскинул щит, я засмеялся. Молот распорол воздух, как быстро летящая птица, по барабанным перепонкам больно резанул страшный удар металла о металл… я ахнул: молот отлетел в сторону! То ли Волк держит щит так, что молот скользнул под острым углом и ушел в сторону, то ли еще что, но Волк хоть и пошатнулся, однако устоял, бросился к окну.

Молот проломил стену, отпрыгнул к другой в тесном коридоре и, оставив на ней длинную вмятину, понесся ко мне. Я едва успел выставить вперед руку с раскрытой ладонью, молот пристыжено ударился рукоятью.

Волк прыгнул в окно, достаточно широкое, чтобы протиснуться, внизу заржал конь. С криком я бросился вдогонку, высунулся по пояс. Внизу Волк поднялся с земли, конь с готовностью повернулся боком. Волк вскочил в седло, разобрал поводья, конь ринулся, держась в тени башен и других строений в сторону пролома, где сейчас пусто.

— Ах, сволочь, — прокричал я, чувствуя себя идиотом, — запасной ход!.. Ты не волк, ты лиса с двумя норами!

Послышался топот со стороны лестницы, появились запыхавшиеся Ульман, весь в посеченных доспехах, Гунтер, следом спешит виконт Теодерих, у него на лоб стекает кровь, но лицо светится счастьем.

— Где Волк? — прокричал Гунтер. — Сэр Ричард, вы его…

Он посмотрел в мое лицо, умолк. Ульман бросился к зияющему окну, выглянул, вскричал горестно:

— Неужели ушел?

Гунтер огляделся, облегчение в глазах уступило место задумчивости, а лицо потемнело.

— У него особый щит, — сообщил он зло. — Никто еще не то чтобы пробить или расколоть, даже поцарапать не мог.

Я сказал разозленно:

— Все равно не понимаю.

— Чего, сэр Ричард?

— Молот башню разнес! По касательной или нет, он должен был… Нет, не понимаю.

Все молчали, Гунтер сказал серьезно:

— У вас молот непростой, у него — щит. Хорошо, сэр Ричард, здесь все кончено, мы будем во дворе. Надо осмотреть строения, подвалы…

Я кивнул, они поспешно ушли, я двинулся по широкому коридору, поочередно толкая и дергая двери. Только одна оказалась закрытой, я прислушался, там слышались голоса и скрип придвигаемой мебели.

— Кто не спрятался, — повторил я и крикнул: — Ложись!

Молот разнес дверь в мелкие щепы, а с нею и мебель, собранную в баррикаду. В комнате в углах с ужасом смотрят на меня три женщины: одной лет тридцать или больше, уже старуха, по мнению моих ровесников, хотя сами с такими занимаются лавом вовсю, и две девчушки лет по пятнадцать.

Все трое завизжали. Я остановился на пороге, под ногами хрустят обломки дерева, вскинул властно ладонь, все трое так же разом замолчали, словно их выключили.

— Женщины и дети, — сказал я в пространство, ни к кому не обращаясь, — под защитой Ричарда де Амальфи, захватившего замок. Насиловать и бесчестить не входит в программу. Хотя, конечно, впоследствии могут быть внесены изменения.

Старшая женщина поднялась на ноги, смертельно побледнела, но в дрожащем от страха голосе прозвучали достоинство и гордость:

— Мы ценим эту черту рыцарства, сэр Ричард… я говорю о защите женской чести, но… что с моим мужем?

— Леди… — проговорил я. — Имею я честь говорить с женой… нет, с супругой лорда Уландра?

Она наклонила голову.

— Леди Гортензия, к вашим услугам, милорд.

— Леди Гортензия, — повторил я. — Это ваши дочери?

— Да, сэр Ричард.

Я подумал. Произнес осторожно:

— Полагаю, что вы их воспитали, как дочерей могучего лорда, который идет по жизни с мечом в руке… и потому знает, что навстречу может попасться с… еще более длинным мечом.

Она медленно кивнула, не сводя с меня взгляда.

— Да. Они — дочери воина.

— Тогда имею честь сообщить, что ваш муж доблестно и благородно защищал… да, защищал. Правда, он мог героически пасть, не сходя с места, но все-таки предпочел мудро отступить.

Она спросила с недоумением:

— Отступить? Что это значит?

— Он выпрыгнул из окна, — объяснил я попроще. — Сумел скрыться. Возможно, попытается найти приют и помощь у родни. Говорят, ее у вас, как у тараканов, видимо-невидимо.

Она не изменила позы, все такая же прямая, взгляд не отвела, а тревога на лице не стала меньше. После паузы спросила напряженным, как армированный бетон, голосом: