— Скажите, сэр Ричард… вы человек?
Я обернулся, сдвинул брови на переносице, на случай, если некромант вздумал шутить, но смотрит с предельным вниманием и почтительностью, поклонился еще раз, виновато развел руками.
— А кто же я? — ответил я сумрачно. — Впрочем, теперь уже начинаю сомневаться… Cogito, следовательно, существую. Но в то же время и тростник вроде бы мыслящий, если верить Паскалю. А на кого я похож?
— Похожи на человека, — сказал он медленно, — да ведь и гоблины бывают очень похожи… И тролли. Не все, конечно, но есть такая разновидность. Вы больше смахиваете на очеловеченного тролля. Или на великана, только не очень крупного.
Я спросил с понятным интересом:
— Почему?
— Тролли и гоблины, как и вы, тоже не чуют магию. Их можно бить чем угодно, только не магией. Великаны ее замечают, но больно толстокожи, почти не поддаются.
Я прищурился, спросил понимающе:
— А ты успел на мне проверить кое-что из магии?
Он смутился, отвел взгляд, но я ждал, не отводя взора, некромант поколебался, взглянул исподлобья.
— Простите, ваша милость, но было бы глупо, если бы я не… Это теперь я ваш человек, моя клятва нерушима, но тогда я… да, успел. Как не успеть, моя жизнь была на волоске! Правда, не все успел, но ведь вы даже не заметили!
Я кивнул:
— Ну-ну. Я толстокож, толстокож. Иной раз, как до жирафа… Видимо, радиация… то бишь древняя магия что-то сдвинула в моих генах. Вернее, в генах моих родителей. Я вообще-то двухголовый… нет, не в том смысле, что ты подумал, просто вторая голова у меня тоже на плечах, только невидимая. Кто ее срубит, тот и победит, а этой, видимой, хоть плюй в глаза, она же скажет что-то насчет божьей росы и непротивлению толстовству индирагандизмом.
Он выглядел ошарашенным, я улыбнулся ободряюще, я ведь отец народа, а теперь еще и покровитель науки, пусть даже такой. Вышел и плотно закрыл за собой дверь.
Теперь у меня два мага, что, может быть, и здорово, но с другой стороны — вроде бы рановато при моей скудной экономике содержать целый научно-исследовательский институт. Однако я, теперь уже не сомневаюсь, прирастил к своим землям еще кучу сел и деревень, пусть попробуют отнять, а это позволит содержать на бюджете добавочные единицы непроизводственного населения.
Намного сложнее будет удержать захваченное, все-таки Одноглазый владел большими землями, у него вассалы, а его вассалы, как помню, не подчинены даже королю, а только ему, сюзерену. С его же гибелью либо хранят верность его наследникам, либо считают себя свободными.
Я задумался, тревога не уходит, на смену одной пришла другая. А что, если вздумают хранить верность этой зеленоглазой? Ей, признаюсь, хранить верность приятнее, чем ее мужу, это каждый мужчина скажет. К тому же с нею гораздо проще столковаться насчет всякого рода вольностей, свобод и привилегий…
Здесь моя мысль ушла несколько в сторону, пошли яркие картинки насчет вольностей, которые я могу позволить с нею, законной добычей… и вот эти вольности еще… и вот эти, а потом ее вот так… ей это не понравится, зато мне в самый кайф… ну и что, я же феодал, здесь все мое, и она — тоже…
— Тьфу, — сказал я вслух, — ну что за… О каких бы высоких материях ни начал мыслить, все равно на баб сворачивается. Само!
Гунтер подбежал на минутку, доложил о состоянии дел, я поинтересовался насчет Зигфрида, Гунтер с усмешкой сообщил, что доблестный сэр Зигфрид и Алан де Тридент ужрались в винных подвалах вусмерть, один отмечает блестящую победу над сильнейшим противником, а второй все еще уточняет условия поединка. Переустройство гарнизона и вообще жизни народа в замке целиком на плечах Харальда, Ульмана, Тюрингема, не говоря уже о маге Рихтере или об отце Ульфилле, этот неутомимо суется везде и всюду, стараясь побольше захапать под церковную руку.
С полудня местные воины кто нехотя, кто в охотку, приносили мне присягу, за ритуалом следили, с одной стороны, отец Ульфилла. с другой — маг Рихтер. Отец Ульфилла сокрушается: местная церковь еще в более ужасающем состоянии, чем в моем замке, и тут же потребовал у меня скорейшею восстановления. Я вспомнил Тертуллиана, пообещал выделить на церковные нужды кое-что из добычи, и отец Ульфилла на некоторое время перестал обличать меня как охвостье сатаны.
Челядь потихоньку принималась за работу, не ожидая, пока погонят пинками и ударами плети.