Когда вдали показались величественные стены Вексена, Зайчик сам сбросил скорость, и в город я въехал чинно и красиво, с гордой осанкой и надменным видом. Если окружен слугами, оруженосцами и вассальными рыцарями, то можно и в носу ковыряться, перекосив рожу: сюзерена играет свита, то когда вот так в гордом одиночестве – надо, чтобы издали видели: непростой человек изволит прибывать.
За это время не такая уж длинная дорожка от ворот до мраморных ступеней дворца стала ухоженной, по обе стороны раскинулся парк с кустами роз, справа даже фонтан, а дальше аккуратно подстриженные декоративные деревья, раньше их я что-то не заприметил.
Через ворота нас пропустили без разговоров, даже охрана приветствовала, как своего командира. Я бросил повод подбежавшему офицеру, красиво и деловито пошел по ступенькам к дверям. Передо мной с сухим стуком скрестили древки копий.
Я изумился:
– Что, я уже не коннетабль Фоссано?.. И не могу вас послать патрулировать квартал воров?
Копья моментально исчезли, стражи даже отпрыгнули в стороны, потом один подбежал и суетливо распахнул передо мной тяжелые створки.
В холле придворных стало побольше, чем в прошлый раз, а в главном зале от них не протолкнуться. Похоже, Барбаросса упрочился на троне настолько, что никто и не помышляет его скинуть, теперь стараются что-то урвать от его расположения.
Передо мной расступались суетливо и кланялись едва ли не ниже, чем самому Барбароссе. У двери внутренних покоев добротная стража, я коротко бросил церемониймейстеру:
– Доложи, что прибыл коннетабль.
Он посмотрел на меня несколько нерешительно:
– Да, но… Его Величество сейчас разговаривает с послами из Турнедо…
Я кивнул.
– Прерывать не стоит. Но как только освободится, зови сразу. Я тороплюсь.
Он ответил с поклоном:
– Если изволит Его Величество.
– Изволит, изволит, – заверил я. – Он человек государственный. А я приезжаю не о бабах поговорить.
Не обращая больше внимания на него, как и на прочих шепчущихся придворных, я подошел к окну.
Изящной мебели стало побольше, стены облицованы где изразцами, где дорогими породами дерева, все смотрится достаточно гармонично, явно Барбаросса не имеет к этому украшательству никакого отношения.
На полу появились огромные толстые ковры, тоже знаковое изменение, словно король сменил рыцарские сапоги на уютные домашние тапочки.
Я видел, как распахнулась дверь, церемониймейстер кивком послал одного из придворных в мою сторону. Тот почти подбежал трусцой, счастливый до угодливости, доложил с великим почтением:
– Его Величество король Барбаросса Великий изволит принять вас… сэр коннетабль.
– Неплохо, – сказал я небрежно.
Церемониймейстер встал в дверях и провозгласил так мощно, словно король находился миль за десять:
– Сэр Ричард, коннетабль королевства Фоссано!
Я переступил порог, за мной тут же захлопнулась дверь. В кабинете почти ничего не изменилось, разве что прибавилось свечей, словно у короля медленно сдает зрение. Сам Барбаросса в усталой позе сидит в глубоком кресле, одет в парадное, а у массивного шкафа Уильям Маршалл укладывает в ящик бумаги.
– Ваше Величество, – сказал я счастливо, – сэр Маршалл!.. Как здорово, я как будто никуда и не отлучался. Уехал, вы вот так были, даже в этих живописных позах, и вот вернулся…
Барбаросса проворчал:
– Но ты-то наверняка за это время наломал дров?
Маршалл со стуком захлопнул ящик, повернулся и, подойдя, сердечно обнял меня. Серые глаза старого рыцаря всматривались в меня пытливо и настороженно.
– Он не мог не наломать, – заверил он. – Сэр Ричард нетерпелив. Что полагается делать за жизнь, он старается успеть за год!.. Потому и бывают… гм… перекосы. Другие-то не готовы к таким переменам.
Он взглянул на короля, тот устало махнул.
– Садись, Ричард. Садись. У нас были трудные переговоры, я сейчас как выжатая тряпка.
Я сел с самым почтительным видом, спросил вежливо:
– С послами из Турнедо?
– Да.
Я сказал осторожно:
– Вообще-то у меня тоже есть договор с Его Величеством Гиллебердом.
Барбаросса насторожился, Маршалл потребовал:
– Какой?
– О дружбе и сотрудничестве, – сказал я. – Его Величество Гиллеберд обязуется уважать суверенные границы… гм, Фоссано, а мы в свою очередь не станем вредить его интересам.
Барбаросса смотрел с подозрением, а Маршалл хлопнул себя по лбу.