Ричард Длинные Руки – майордом, Стр. 109

Инстинкт бросил с седла, я ударился о землю и, как свернувшийся в клубок еж, скатился в глубокую яму. Над головой смачно фуркнуло нечто, будто пролетела огромная птица. Землю тряхнуло, в небо взвился столб из раскаленных камней, пепла и горящей земли.

Промазал, мелькнула мысль, но сообразил с запозданием, что если бы я не скакнул с линии выстрела, то это меня бы вот так… на атомы. То ли некто в башне не соразмеряет своей мощи, то ли полагает, что для особо живучих, вроде меня, можно и увеличить мощь…

Вариантов два: лежать так долго, чтобы колдун поверил, что я издох, и ему просто надоест сидеть с мушкетом у плеча, либо рискнуть прямо щас. Нечто трусливое во мне вопит, что надо посидеть, подождать, однако я напомнил этому дураку, что колдун с такой мощью как может тоже полетать, так и послать сюда какую-нибудь ручную тварь, с которой не справлюсь…

Я шепнул:

– Зайчик, ко мне…

Он появился на краю ямы, я повторил приказ еще раз, он нехотя спустился ко мне, я взобрался в седло, стараясь не поднимать голову, шепнул тихонько, словно колдун может услышать:

– Теперь во весь опор – к Тоннелю… Но – зигзугами!

Эти «зигзуги» вымотали меня, как новичка на море качка при шторме. Колдун то ли не успевает со скорострельностью, тяжелые орудия заряжать труднее, да и энергию нужно копить, наверное, долго, то ли мы слишком часто меняли направление, но выстрелов больше не было.

Хребет вырос и приблизился, я увидел темную нору Тоннеля, но в голове все еще стучало злое: я не гроссграф даже в Армландии. Там такие же места, куда лучше не соваться, да и здесь некто с высоты смотрит с брезгливой снисходительностью на наши войны, как человек на драку красных и черных муравьев.

У Тоннеля по обе стороны высятся массивные стены с бойницами. Едва я приблизился, навстречу вышли два монаха. Я помахал приветливо рукой.

– Бдите, святые отцы? Хорошо…

Один из них сказал вежливо, но очень строго:

– Стойте там, господин. Сейчас вас смотрят…

Я в недоумении вертел головой, затем с верха стены кто-то прокричал:

– Это настоящий!

Монах поспешно поклонился.

– Добро пожаловать, сэр Ричард!.. Уж простите за такую задержку, но отец Дитрих велел проверять всех.

Я кивнул одобрительно.

– Верно. Под чужой личиной проникнуть особо соблазнительно. Прекрасно, что продумали и такое!

Зайчик пошел шагом, гордясь статью, могучими мускулами и широкой грудью. У входа в Тоннель пришлось пройти сквозь строй еще четверых монахов. Все громко и отчетливо читали молитвы, что-то совсем незнакомое. Я перекрестился и сказал «аминь», а мой крестик, привезенный для меня из Ватикана, весело разбрасывал с груди солнечные зайчики и молча кричал, что я не подделка, подделку он бы сжег сам.

Монахи перекрестили меня уже в спину. Судя по их решительным лицам, все готовы к тому, что проходящий сквозь их святой контроль может превратиться в нечто ужасное. Думаю, у них приготовлена и святая вода, и благословенные стрелы, и что-нибудь еще, неведомое мне, но убивающее нечисть.

Я оглянулся, сказал тоже зло и решительно:

– Братья, будьте твердыми!.. Не ведайте жалости!.. Она уже погубила предыдущий мир…

Не знаю, что подумали, Зайчик влетел в широкую трубу и несся, как большая черная птица. Впрочем, у многих бывают видения, лишь бы прислушались.

По обе стороны Тоннеля мелькали смазанные серые полосы, иногда с металлическим блеском, это все еще идут добавочные отряды из Армландии.

На выходе из Тоннеля, к своему удивлению, обнаружил еще монахов, целый отряд. Меня остановили снова, я покорно дал себя проверить, вождь должен показывать пример.

– Братьям, – поинтересовался я, – на той стороне доверия мало?

Старший монах ответил хмуро:

– Лучше перестраховаться. Мы не знаем, насколько силен враг.

– Верное решение, – ответил я. – Эх, когда же придет Царство Небесное?

– Никогда, – отрубил монах. – Господь велел строить самим.

Зайчик идет ровным аллюром, но на такой скорости, что я устрашенно не отрываю щеки от теплой бархатной шеи. Надо мной трепещет вытянутая в струнку грива, укрывая от встречного ветра, но не от рева. Только краем глаза вижу, как вдали появляются и пропадают рощи, скалы, иногда мелькают караваны, далекие деревушки, поля со зреющей пшеницей и ячменем.

Снова зеленая низина, затем без всякого перехода влетаем в темный лес, полный своих запахов и особого лесного шума, опять скачем по каменистой пустыне, потом болото, еще болото, понятно – здесь Армландия переходит в Фоссано, хотя мне нужно помнить сейчас, что Армландия – часть Фоссано, Барбаросса к этому очень чувствителен…