– Что, я должен отчитываться?
Он ответил в замешательстве:
– Ваша светлость, но я должен знать, каких лордов собрать! То ли самых сильных, то ли знатных, то ли тех, кто умеет горланить веселые песни за столом или в дороге…
– Простите, сэр Жерар, – сказал я виновато, – что-то устал, голова не варит…
– Вина, – поинтересовался он, – женщин?
Я отмахнулся:
– Идите вы со своими шуточками. Подберите лордов наиболее знатных и представительных. Из турнедцев обязательно включите рейнграфа Чарльза Мандершайда и стальграфа Филиппа Мансфельда. И с десяток наиболее знатных командиров.
– А их…
– Поровну армландцев и турнедцев.
– Сен-маринцев?
– Ни единого.
Он произнес ровным голосом:
– Начинаю догадываться. На какой день?
– Чем раньше, – ответил я, – тем лучше.
– Понятно, – сказал он, – как у вас всегда, в общем.
– Что делать, – буркнул я, – мне всегда не терпится. Этот отряд направим в Ундерленды.
– Значит, все-таки к Кейдану?
– Угадали.
– Еще бы, такое представительное посольство.
Я сказал твердо:
– Это не посольство. Те времена прошли. Барон Фортескью натерпелся достаточно.
– А что на этот раз?
– Вы уже все поняли, – уличил я. – Эти люди повезут ультиматум.
– Насчет… отречения?
– Вы удивительно проницательны, – сказал я с едкостью. – Сейчас скажете, что давно надо было сделать?
– Ну… это вам говорили и другие…
Я пожал плечами:
– И что? Пусть говорят. Даже сейчас еще рано. Но я догоню отряд на въезде в Ундерленды, а там возглавлю.
– Переговоры проведете лично?
– А кто может сделать лучше?
Он посмотрел мне прямо в глаза и отвел взор.
– Это смотря чего добиваетесь.
– Кажется, – буркнул я, – начинаете догадываться, чего добиваюсь на самом деле. В общем, созывайте лордов, готовьте к выступлению. Знамена и прочее чтоб тоже все на месте.
– А что прочее?
– Не знаю, – огрызнулся я. – Но если чего-то не окажется – шкуру спущу!
– Ваша светлость, – сказал он просительно, – оставьте сборы мне. А то вы таких дров наломаете!
Отряд, посланный сопровождать меня в Ундерленды, уже отбыл, гордо подняв баннеры и знамена с моим гербом, а я все возился с делами государства, занимался кадровой политикой, но чаще во все влезал сам, так надежнее и быстрее, так что не до римских оргий, которых опасается Тертуллиан.
От графа Ришара снова пришли вести, прорвавшись сквозь фронт военных действий. В Гандерсгейме войска надежно укрыты в крепостях, а высадившиеся с моря пираты захватили только долины и села. Из крепостей за ними наблюдают и постоянно нападают на расположенные на открытых местах лагеря.
По плану графа Ришара это всегда происходит ночью, в таких случаях пиратов окружают и стараются истреблять полностью. Есть данные, что островные авантюристы, разочарованные неудачей, готовы вернуться на корабли.
Сегодня сэр Жерар не вошел, а почти втанцевал в мой кабинет. И лицо такое, словно вот-вот запоет что-то праздничное.
Я смотрел, набычившись, что-то все необычное меня начинает пугать, лучше уж привычную рутину, так спокойнее, но сейчас из сэра Жерара нечто прямо прет, я внутренне сжался и сказал светлым голосом:
– Ну?
– Ваша светлость, – проговорил он важно.
– Да, – согласился я, – я и есть ее светлость. Или его. Что случилось?
Он сказал таинственно:
– К вам посетитель…
Я хотел сказать автоматическое «впусти», но его вид и несвойственные ему ужимки заставили спросить:
– Кто?
Он ответил после нарочитой паузы:
– Герцог… Вирланд Зальский!
Я охнул, опомнился, велел нижней челюсти вернуться на прежнее место и держаться там достойно.
– Ничего себе… Он что-то говорил?
– Нет, – ответил он уже протокольным голосом, – наверное, все скажет вам лично.
– Надеюсь, – пробормотал я. – Ладно, зови.
– Может быть, пусть немножко подождет?
Я отмахнулся.
– Ладно, я же не мелкий клерк, я почти король! Пусть войдет. Когда правитель не слишком занят, все видят, что дела в королевстве идут хорошо.
Он с сомнением хмыкнул, вышел. За дверью раздались голоса, вошел герцог Вирланд, в простом костюме, похож на дорожный, все продумано до мелочей, надеть все регалии будет похоже на вызов, а так вроде бы по дороге на рыбалку заскочил на минутку…
Ситуация щекотливая, нужно не дать воцариться неловкой паузе, я поднялся из-за стола и сказал сердечно: