Ричард Длинные Руки – воин Господа, Стр. 155

– Ваша милость, мы ведь и вашего коня привели!.. Которого вы изволили отнять у того, с огненным глазом. Он там дальше, в отдельном стойле. Его другие кони боятся…

Я поколебался – сам почему-то боюсь такого коня, не совсем конь, как мне кажется, а если честнее, то совсем не конь, но выругал себя за трусость, пробежал в конец, там из-за перегородки выглядывает черная как ночь конская голова. Острый рог выглядел достаточно обыденно, то ли я пригляделся, то ли сейчас не до конских рогов. Похоже, конь дремал. Перед ним зияет полный овса деревянный желоб, а сбоку щерит красные зубы обглоданный каменный угол конюшни.

Сам конь прикован к стене толстыми якорными цепями. Я струхнул, хотел отступить, но конь вскинул голову, радостно заржал. Он даже потянулся ко мне, я вытянул руку во всю длину, он подставил морду, я погладил по бархатному носу – нос как нос, да и рог как рог, у носорогов тоже такие же, хоть и толще, – сказал как можно будничнее:

– Щас я тебя отцеплю… и мы поедем, хорошо?

Цепи крепились к стене толстыми штырями, такими скреплен мост через Москву-реку в районе Парка культуры. Я отступил, метнул молот. Стену с грохотом вынесло, цепи упали наземь, а конь даже не вздрогнул.

Я быстро оседлал, вскочил на спину и помчался вдогонку за своими. За мной был звон, треск, грохот. Сигизмунд ожидал, призывно махал мне рукой. Галопом мы вынеслись из долины, я задержался и сшиб молотом два дерева, чтобы перегородили узкий проход, а вдобавок рискнул метнуть молот в нависающий над замком скальный карниз.

Сперва я увидел возникшую трещину, тяжелый грохот донесся следом. Откололся не сам карниз, трещина прошла выше, и теперь на замок медленно падал, с каждым мгновением набирая ускорение, огромный кусок скалы размером едва ли не с сам замок.

Я повернул коня, ветер засвистел в ушах. Я поравнялся с Сигизмундом, он придерживал коня, в этот миг земля вздрогнула, качнулась, конь растопырил ноги, стараясь не упасть, дрожал всем телом.

– Вперед! – закричал я. – Если и будет погоня, то теперь… не скоро.

Все сидели на конях неподвижно, смотрели на меня круглыми глазами на одинаково вытянувшихся лицах. Даже у Бернарда вытянулось.

– Ваша милость, – произнес наконец Сигизмунд, – это вы с какой-то целью?..

Он указывал пальцем мне за спину. Я молча выругался. Коня я освободил от стены, но не от цепей. Они волочились следом, на одной прыгала громадная глыба с вбитым в нее штырем. За нами оставалась не канава, а пунктирная линия глубоких вмятин в почве, в каждой мог бы укрыться пулеметный расчет.

Сигизмунд правильно понял мое страдальческое выражение лица, торопливо соскочил, конь позволил ему снять цепи с железного обруча на груди. Я видел, как молодой рыцарь побагровел от натуги – надо было чуть приподнять цепь, снимая с крюка, а потом так же приподнять другую…

Совнарол вскинул глаза к небу и что-то шептал. Солнце поднялось над краем земли, впереди нас пролегли длинные тени. Мир обрел краски, трава сразу стала зеленой. Ланселот хмурился, тронул коня, посылая вперед, Сигизмунд догнал, крикнул:

– Пора сворачивать!

– Нет, – отрубил Ланселот. – Мы должны исполнить свой долг.

Сигизмунд просиял.

– Вы о доспехах?

Ланселот бросил в его сторону подозрительный взгляд.

– Каких доспехах?

– Доспехах святого Георгия!

Ланселот напрягся, его глаза быстро пробежали по окрестностям, даже взглянул наверх в синее небо.

– Что тебе известно?

– Только то, – ответил Сигизмунд простодушно, – что я их спрятал неподалеку.

Ланселот отшатнулся в седле. Выпуклые глаза стали еще крупнее, потом в них загорелся холодный гнев.

– Если это шутка…

Сигизмунд вскинул брови, сделал большие глаза.

– Какие шутки! Вот та гора, чуть левее, там каменная насыпь… Мы с Гуголом сунули доспехи в щель, он еще палец прищемил, орал, а потом завалили камнями. Место приметное.

Гугол подпрыгивал в седле с другой стороны, возмутился:

– Враки!

Ланселот обронил презрительно:

– Я так и думал. Откуда у вас доспехи?

– Да нет, – пояснил Гугол, – я вовсе не орал, он все клевещет! Правда, больно было, в глазах потемнело. Я ж не рыцарь, я чувствительный. А доспехи мы в самом деле в щель, и камнями, камнями… Простыми камнями, не освященными.

Бернард и Асмер начали прислушиваться, Асмер оглянулся на меня, я сделал каменное лицо. Сигизмунд начал забирать вправо, Гугол подпрыгивал в седле, визжал, улюлюкал, указывал пальцем. Гора проплывала мимо, коричневая, как глина, изрытая трещинами и норами. Наконец Сигизмунд остановил коня, начал озираться.