Ричард Длинные Руки – воин Господа, Стр. 131

– По коням, – скомандовал я. – Это мы наелись… а они – не знаю, не знаю.

Деревья помчались мимо странные, исковерканные, как и вчерашняя крепость. Все они торчат из красного, как закат, грунта. В животе стало холодновато, я все чаще передергивал плечами, словно стряхивал чужую руку с шеи. Какие-то могучие силы здесь все порушили, скрутили в узел, сожгли, размололи в песок. Даже уничтожь весь лес, все кусты, всю траву и всех муравьев – это все понятно, такое представить могу. Хотя, правда, больше в моем мире. Но чтобы деревья даже сейчас, спустя тысячи и тысячи лет, росли вот такие… мягко говоря, странные, боюсь сказать – мутировавшие, надо что-то большее, чем разбушевавшийся волшебник.

Над стеблями травы порхали бабочки, пролетела стрекоза. У бабочки, если глаза меня не обманули, всего два крыла, да и полет какой-то правильный, совсем не пьяное бессмысленное шараханье, как обычно. Из норки выглянула ящерица, посмотрела на меня внимательными глазами. Я не делал угрожающих движений, она не пряталась, просто смотрела. Глаза великоваты, а лоб приподнят, нет привычной гладкой покатости.

Сигизмунд вскрикнул, соскочил на землю. Я молниеносно развернулся и с молотом в руке озверело оглядывал окрестности. Гугол тоже спрыгнул, они припали к земле.

– Что там? – закричал я нервно.

– Следы! – ответил Сигизмунд.

– Ланселота? – крикнул я с надеждой.

Гугол первым поднялся, отряхнул ладони. Перехватив мой взгляд, покачал головой.

– Разве что он стал трехпалым.

Сигизмунд поднял голову, желваки вздулись широкие и рифленые. В глазах была злость.

– Нехорошо так говорить о крестоносце, – сказал он ледяным голосом. А потом, обращаясь ко мне, добавил со вздохом: – Но кони здесь прошли всего сутки тому. Хуже то, что поверх отпечатков копыт наложился этот трехпалый след.

Я сказал нетерпеливо:

– Тогда поехали. Мы уже близко. Нечего нам следы уток рассматривать.

Они взобрались в седла, Сигизмунд молчал, брови сдвинул, а Гугол сказал ехидно:

– Даже если следы утки размером с тележное колесо.

Я зябко поежился. Следы тираннозавра-рекса, насколько помню, тоже трехпалые. Сигизмунд сказал вдруг осевшим голосом:

– Здесь очень плохое место.

– Да уж, – согласился Гугол. – Меня, если честно, пот прошиб.

– Дальше вроде бы получше, – сказал я, ибо вождю надлежит быть бодру и смелу. – Это какая-то зона поражения… Вон и деревья нормальные, и все там нормальное.

Под конскими копытами иногда хрустели белые кости, совсем истлевшие, с готовностью рассыпавшиеся в пыль. Некоторые черепа выглядели не человеческими, не звериными и даже не рыбьими. Но я не хотел бы встретиться с их хозяевами даже в полном доспехе и с мечом в руке, изготовленным гномами.

Сердце мое застучало громче. Я повернулся в седле. Да, вон те горы со срезанными вершинами. Словно в древности отыскался среди великанов свой Шургенз, срезал к чертовой матери вершины самых высоких гор… ну, к примеру, чтобы свободно летать на ковре-самолете.

– Мы у цели, – сказал я тихо. – Ребята, мы добрались!

– Вон та гора?

– Третья слева, – ответил я. – Никогда так далеко на юг не забирались, мороз по шкуре… Хватаем доспехи – и деру взад. Нет-нет, не потому, что поджилки растрясло в песок! У нас есть уважительная причина, верно? Доспехи ждут в Зорре!

– Да, конечно, – ответил Гугол браво и посмотрел победоносно на Сигизмунда. – А иначе мы бы все здесь разнесли, верно?

– Да, – подтвердил Сигизмунд вынужденно. – Мы бы… с Божьим Словом на устах… Мы бы поперли, то есть попрали козни Врага рода человеческого…

У подножия горы протекала небольшая, но довольно бурная река. Гугол взялся было искать брод, но Сигизмунд заявил с великолепной надменностью, что герои брод не ищут. Сам он попробовал въехать в реку на коне, но пришлось соскользнуть с седла, поплыл рядом, держась за стремя. Мой черный конь вошел в воду равнодушно, мне почудилось, что он вовсе не видит разницы, где двигаться, поплыл с легкостью большой рыбы. Черный рог несся над самой поверхностью воды, как таран античной триремы. Я крепко держался за стремя, меня тащило, как на водных лыжах.

Последним на берег выбирался Гугол. Он ухитрился потерять стремя, начал тонуть, заорал:

– Господи, спаси!.. Если спасешь, даю обет уйти в монахи!

Его понесло вдоль берега, под руку попалась ветка. Он с великим трудом выбрался на берег, проговорил, стуча зубами:

– Господи, чего только не ляпнешь в такой холодной воде… Какой из меня монах?