Ричард Длинные Руки – герцог, Стр. 50

– Как нам повезло! – вырвалось у него.

Я с вопросительным видом вскинул левую бровь, у меня уже получается довольно эффектно, эдакий сарказм и легкое недоумение.

Рыцарь понял правильно, спохватился и поспешно преклонил колено, но голову откинул, гордо и преданно глядя мне в лицо.

– Я, Карл Теодор Вильгельм Вейерштрасс из Лассальвиля, клянусь в верности сэру Ричарду, герцогу Вельденскому, обязуюсь служить честно и доблестно, не щадя жизни, блюсти честь свою и честь своего сюзерена!

– Встаньте, сэр Карл, – произнес я. – Принимаю вашу клятву и, в свою очередь, клянусь блюсти и защищать ваши интересы, как свои собственные.

Друзья Христофа один за другим преклоняли колени, а сам он, как признанный лидер в их группе, принес присягу последним, хотя понимает же, что выгоднее было бы первым. Молодец, вообще-то держит гонор.

Когда они закончили, в зал почти вбежал еще один, широкий и массивный рыцарь, чем-то напомнивший сэра Растера, только еще шире да лицом темнее, к тому же в глаза бросаются длинные усы, зачем-то покрашенные в лиловый цвет.

Он сразу же преклонил колено и сказал гулким голосом:

– Я, Иоганн Пауль Фридрих Дистервег из Рихтерберга, клянусь в верности и беспрекословном повиновении его светлости герцогу Ричарду Длинные Руки. Если нарушу клятву, да поразит меня Господь самой страшной мукой, ибо нет проступка гаже, чем клятвопреступление!

Я сказал благожелательно:

– Принимаю клятву и, со своей стороны, клянусь чтить честь и достоинство сэра Иоганна, соблюдать его интересы как в боях, так и после боев при дележе трофеев и захваченных земель!

Самому кажется, что уже слишком часто о захваченных землях, но этим людям мало слухов, нужно говорить снова и снова, подтверждать, вон как сразу загорелся весь, расправил плечи, да и остальные оживились, будто уже делим целую страну, как Вильгельм Завоеватель Англию между своими норманнами.

Он поднялся, я не удержался и спросил:

– Кстати, сэр Иоганн, а почему… у вас усы такого цвета?

Наверное, я бестактно задел больное место, на лицах рыцарей появились улыбки, а он выпрямился и буркнул раздраженно:

– А потому!

Я торопливо поискал варианты, как-то надо выкручиваться, сказал громко и торжественно:

– Убеждения, не подкрепленные доводами, свидетельствуют о том, что у вас есть своя твердая позиция! Такие люди особенно ценны в нашем мире, где все меньше убеждений, а больше ветрености, вертопрахости и вертихвостости.

Он приосанился, подкрутил лихо ус и орлом посмотрел на соратников. На него начали смотреть с уважением, а я подумал, что столбу многое прощается за его прямоту и никто не требует от него ума или умения слагать стихи.

Граф Гатер подошел бочком, как глубоководный краб, посматривает с величайшим сочувствием.

– Сэр Ричард, – проговорил он, – вы оглядели замок, а как насчет…

– …окрестностей? – договорил я. – Граф, вы читаете мои мысли.

– Тогда после обеда?

Я вскинул брови в удивлении.

– Граф! До обеда можно объявить войну и закончить ее в два-три сражения!.. Кто нам мешает сейчас?

– Позвольте вас сопровождать?

– Не позволяю, а прошу вас.

– Благодарю за честь, ваша светлость…

Едва мы вышли из главного здания, нас догнал Бобик и пошел нарезать круги, высекая острыми когтями искры из булыжников. Граф заметно напрягся, но Адский Пес остановился, чтобы ему почесали между ушей, это же тот, кому он по дороге сюда таскал добычу, граф поскреб и с облегчением перевел дух.

Затем Бобик унесся в конюшню, всегда удивляюсь, как он чует, когда пойду пешим, а когда предпочту запрыгнуть в седло. Мы сперва услышали испуганные вопли, выскочили конюхи, но увидели нас, торопливо поклонились.

– Ваша светлость, – доложил один, заикаясь от волнения, – там ваша собачка прибежала…

– Вашего коника проведать, – уточнил второй льстиво.

– Оседлайте, – велел я. – И еще коня сэра Генриха.

Зайчик взглянул на коня графа с высокомерным презрением и больше не обращал на него внимания.

Ворота открыли нам так, что не пришлось сбавлять хода, молодец Марсель, хорошо муштрует свой гарнизон.

Дорога пошла вниз, по обе стороны сперва неторопливо двигались живописные дубы, огромные и раскидистые, в тени каждого может укрыться войско, затем оливковая роща и серо-зеленые ряды виноградника.

Бобик унесся вперед и долго не показывался, а когда выбежал, вид растерянный и унылый, на обоих нас посмотрел с укором, словно это мы распугали всю добычу. Остались только домашние, их давить не разрешаю, а диких поблизости нет, если не считать совсем уж мелочь…