Ричард Длинные Руки – герцог, Стр. 134

– Вы что же, – спросил я осторожно, – не размножаетесь?

Она покачала головой.

– Зачем при вечной жизни? Но когда погиб брат, все как-то сразу ощутили, что все равно уязвимы. Снова начали говорить про Оранжевые Горы, там решение, но… поговорили и перестали вспоминать.

Я сказал бодро:

– Ты чего? Как-нибудь и туда заглянем. Смотри веселым сусликом, а не печальным хомячком! Кстати, где эти Оранжевые Горы?

Она прошептала, засыпая:

– Уже забыто…

Я перенес ее в постель, сам лег осторожно рядом, замирая при каждом движении, стараясь даже не дышать. Она спала, положив голову мне на грудь, обхватив рукой за туловище, а ногу закинув на меня так, что почти залезла целиком. Сердце мое тукает тихонько, старается не разбудить ее, щемит от нежности, даже дышать стараюсь тише. Спи, отсыпайся, чистый и трепетный ребенок, которого так долго обижали, что не знаю просто, как ей все возместить, как сделать так, чтобы улыбалась весело, а не печально, чтобы навсегда исчез страх из ее взгляда.

Улыбнувшись, она что-то пробормотала тихо-тихо, прижалась ко мне щекой крепче. Я осторожно гладил ее волосы, трогал изящно вырезанные остроконечные уши.

Не понимаю, хоть убей, почему у эльфов уши торчком, да еще заостренные. Они же изначально лесные существа, у них уши должны быть широкие и в стороны, как у коров. А у них, как у коней. У коней потому, что от опасности спасаются бегом, потому должны издали и вовремя учуять опасность. У коров другой способ защиты: быки образуют круг рогами наружу, самки и телята внутри. Потому у коров уши в стороны, они должны распознавать оттенки близких шумов: что опасно, а что нет.

Живи эльфы в степях, у них бы уши стремились вверх, чем выше – тем лучше, но лесные… гм… ничего не понимаю.

Хотя, конечно, что-то я разумничался. Правитель должен жить нуждами подданных, а подданным по фигу, у кого какие ухи и угол лицевого черепа. А то, внимательно разглядывая звезды, можно не заметить яму под ногами. Просто мозг крупного государственного деятеля работает в любых обстоятельствах. Вообще настоящий мужчина работает, даже когда просто смотрит в окно или вот так лежит, а ненастоящий и на службе непонятно чем занимается.

Она проснулась моментально, как чуткий зверек. Я ощутил это по напряжению ее тела, как только она поняла, что находится не там, где ее племя, однако сразу же расслабилась, улыбнулась, пробормотала сонно:

– Ты так и не сомкнул глаз…

– Я спал, – заверил я.

– Не ври, – уличила она. – Я знаю, когда мне врут.

– Ах так, – сказал я, – за это я грызану тебя за бочок… Давай его сюда!

– Не дам, – твердо заявила она.

Я возмутился:

– Ты нарушаешь мои права!

– А ты сатрап и угнетун… Нет, угнетист… угнетатель, во!

– Точно, – согласился я, сгреб ее в охапку и, несмотря на отчаянное сопротивление, грызанул за сладкий бочок, а она визжала, отбивалась и орала, что помрет от щекотки и что вообще ей страшно.

– Почему? – спросил я.

– Ты плотоядный, – обвинила она.

– Все правильно, – заверил я. – Как плотоядное, имею полное право кусать травоядных!

Она возмутилась:

– А я при чем? Я не травоядное!

– Ого, – сказал я с интересом, – а какое?

Она подумала, пожала плечиками.

– Ягодноядное… фруктоядное… но не траво… придумаешь же такое невкусное слово!

– Ягоды и я жру, – заверил я. – Как и хрюкты. А ты что, совсем и никогда не ешь мясо?

Она поморщилась.

– Вообще-то никогда. Хотя помню, как-то, еще в детстве, когда несколько поколений бежали и скрывались от истребления, приходилось есть все на пути… Траву, жуков, гусениц, даже мышей… Один раз ели зайца, бедное животное… До сих пор не могу забыть, как его убивали.

Она вздрогнула и спряталась у меня на груди поглубже и закрыла глаза. Я нежно баюкал в объятиях, легонько прикасался губами к ее макушке, вытягивал шею, чтобы дотронуться до оттопыренного уха.

– Все будет хорошо, – заверил я. – Никто и никогда больше не посмеет тебя обидеть.

Она медленно закрыла глаза. Длинные чудные ресницы, эффектно загнутые на концах, слегка вздрогнули, когда я наклонился и поцеловал в щеку. На губах проступила слабая улыбка.

– Как хорошо, – произнесла она, не поднимая век. – Какое непонятное чувство покоя и счастья… Никогда такое не испытывала… Во всяком случае, не могу вспомнить. Хотя у нас с тобой все так глупо и нелогично…

– Разве?

– А ты так не считаешь?

– Нет.

– Но ты смертный, – объяснила она обстоятельно, – ты поссорился с моей сестрой, а это… даже не знаю, это смертельно опасно… Только и надежда, что ради меня она не станет…