– Остановитесь! Почему вы на нас напали?
Ланзерот медленно ехал прямо. Длинный меч в его руке начал зловеще приподниматься. Вожак прокричал торопливо:
– Мои всадники только хотели рассмотреть вас поближе!.. Зачем вы убили моих воинов?
Я с трепетом рассматривал всадников. Бернард по дороге уже рассказывал о бескрайних степях, где обитают удивительные и страшные народы, но Рудольф перебивал и плел, по словам возмущенного Бернарда, вообще всякую чушь про ходячие горы, про дивные страны, где полгода – день, полгода – ночь, и вообще врал безбожно, за что в аду будет лизать раскаленную сковородку.
Но сейчас я с замиранием сердца видел, что все рассказы Бернарда – правда. Все всадники выглядят злобными убийцами, что не скрывают этого, каждым жестом подчеркивают готовность и способность убивать безжалостно, убивать подло. Это было в их жестоких лицах, нечистых ухмылках, вороватых взглядах, что бросали на меня, оценивая ширину моих плеч и длину моего меча.
У каждого из дорожных мешков и вьюков выглядывают драгоценные ткани. Золото и драгоценности, снятые с жертв, степняки щедро нацепили на себя и даже на своих приземистых коней. Почти все с непокрытыми головами, но если кто и подвязал длинные волосы, то лишь у немногих это простой кожаный ремешок, а у остальных волосы прижимают к черепу серебряные, а то и золотые обручи.
Ланзерот красиво держал меч в правой руке острием вверх. На кончике сверкающей полосы горел на солнце солнечный зайчик, настолько яркий, словно там сверкала дуга электросварки. Я залюбовался и не сразу увидел, что пальцы другой руки, что должны бы сжимать повод, сжимают арбалет гномов. И вожак, судя по его напрягшемуся лицу, видит отчетливо, куда направлена стрела.
– Они забыли поздороваться, – ответил Ланзерот отчетливо. – За это любой должен быть наказан. Ты так не считаешь?
Я видел, как желтый цвет быстро переходит в белый. Похоже, вожак уже знал, что с фанатиками разговаривать трудно. Они не идут на компромиссы, и этот вот нажмет на спуск, ибо у него принципы, а мир пусть хоть рухнет, только бы принципы остались непоколебимыми.
– Я походный вождь Гуланг, – сказал он поспешно. – Да, мои воины были не правы… и были наказаны.
– Справедливо? – уточнил Ланзерот.
Вожак поколебался, облизнул пересохшие губы.
– Справедливо, – согласился он наконец. – А теперь позволь нам удалиться.
Ланзерот кивнул, не удостоив вербального ответа. Вожак подал коня назад, шагов десять пятился, не сводя с арбалета глаз, потом повернулся, а за ним ускакали и оставшиеся в живых.
Бернард посмотрел на трупы, буркнул:
– Не вернутся?
– Раз уж признали, что были… не правы, – ответил Ланзерот. – Не отвлекайся, Бернард! Не отвлекайся.
Бернард кивнул, конь понес его неспешно к повозке. Я оглянулся на трупы, подумал, что, с точки зрения моих спутников, здесь уже поселилось зло. Да, зло, ибо степняки поступили вполне разумно, раз уж не бросились дуром и не полегли все… или почти все, перебив нас всех.
В ночной тиши звуки разносятся далеко, я слышал со стороны дороги мычание коров, скрип тяжело нагруженных телег. Иногда долетали человеческие голоса, но слов я не разбирал. В воздухе чувствовалась тревога, отчаяние, страх. Люди бегут из королевств, куда наступает Тьма. Часть переселенцев, не выдержав тягот пути, гибнет по дороге от болезней, лишений. Часть гибнет под ножами и дубинками разбойников, тех в тяжелые времена всегда плодится видимо-невидимо.
Вечером у костра я сказал пару привычных сентенций, банальных фраз, даже не вдумываясь в их смысл, затертый от частого употребления, Бернард проворчал, задетый:
– Тебе не кажется, что ты очень много знаешь?.. Откуда? Какие учителя тебя учили?
Мне показалось, что он намекает на каких-то особых мудрецов, которых сызмальства приставляют к детям королей или герцогов, ответил уклончиво:
– Младенец, родившись, способен овладеть речью и без великого учителя. Просто он живет вместе с говорящими.
Тяжелые складки на лбу Бернарда сдвинулись, стали еще глубже.
– Тогда еще непонятнее, – сказал он после паузы. – Это что еще за говорящие?
– Родители, – ответил я тихо, – наставники, двор, школа, друзья…
– Ты жил среди языческих волхвов?
– Нет, – ответил я. Поправился: – Не знаю, Бернард. Знаю только наверняка, что они знали больше… намного больше, чем знают здесь самые мудрые из священников. Только это не делало их ни счастливее, ни… лучше вас.