Мы гуськом потянулись из захоронения. На всякий случай я захватил горсть золотых монет, по крайней мере это все-таки понятные деньги, пусть и стоят меньше, чем драгоценные камни.
Бернард сидел, опираясь спиной о повозку, лицо бледное, исхудавшее. Рядом с ним священник, бледный, зеленый, в обеих руках фляга с вином. Никто из них не заметил, что у меня на поясе болтается тяжелый молот, простой и неказистый, как будто я спер его в деревенской кузнице.
– Воют, – сообщил Бернард мрачно. – Мороз по шкуре… Гады.
– Нангулы, – вздохнул Асмер. – Дикие, что с них возьмешь?
Бернард насупился.
– Кто-кто?
– Это такие ожившие мертвяки, – пояснил Асмер так же небрежно. – Да ты не тревожься, они так поднимаются вот уже тысячу лет.
– Больше, – бросил Рудольф. Он полез в повозку, слышно было, как грохочет там чем-то тяжелым. Высунул голову, добавил: – Тыщи две, не меньше.
Он скрылся снова, а Бернард спросил зло:
– Что он мелет?
Ланзерот остановился, меня игнорировал, сказал заботливо:
– Ты был прав.
– Я всегда прав, – сказал Бернард гордо. Потом поинтересовался: – Ты о чем?
– Они не могли просочиться через границу такой огромной толпой…
– Просочились же, – буркнул Бернард. – Нет, пробрался только один колдун. Но сильный, правда. Он-то и поднял здесь из земли павших… не знаю, простые это мертвецы или какие-то особые, но там внизу… гм… нам сказали, что опасен только колдун. А остальных живых, кого он навербовал здесь за деньги, мы уже вбили в землю по ноздри. А кого не вбили, того сожгли.
Бернард взглянул ему в лицо, перевел взгляд на меня, покачал головой, увидев на поясе прицепленный молот.
– Ну-ну, ты говоришь так понятно, что тебе бы в прелаты… И там внизу тебе все сообщили и на колдуна пальцем указали… Да еще и рассказали, как переколдунить эту мразь?
Ланзерот сказал неожиданно:
– Надо двинуться прямо сейчас.
– Ты с ума сошел?
– Они уверены, что будем отсиживаться до утра. Утром нангулы волей-неволей уйдут под землю, вот тут бы нам и на поиски колдуна. Понятно, что он либо спрячется, либо таких ловушек настроит… А к следующей ночи, если еще доживем, он будет втрое сильнее, а вот мы…
Рудольф и Асмер, слушая вполуха, уже запрягали волов. Мы оставили коней, Ланзерот вел нас вниз тихо, скрытно, но мечи вытащили, только Асмер пока что держал огромный лук, однако рукоять меча колыхалась прямо под ладонью.
Я сжимал молот, довольно нелепое оружие, ручка непропорциональна, даже мне видно, а Рудольф и Асмер вовсе надрывают животики. Ланзерот не улыбнулся даже, он презирает молча.
В ночи, пусть и подсвеченной лунным светом, багровые костры смотрятся ярко, вызывающе. Далеко внизу, ровная цепь, идет по кругу, опоясывая курган. Понятно, все расположились прямо у подножия. Мы крались так тихо, что я усомнился в рыцарстве Ланзерота, по моему глубокому убеждению, рыцарь ни за какие пряники не согнет спину, не станет подкрадываться, а только лицом к лицу, грудь в грудь, честным оружием, даже арбалет для рыцаря стыд и позор…
Из темноты раздался тихий голос:
– Ваша милость, голову даю на отрез, колдун вон там…
Я всматривался до рези в глазах. Перед кострами сидят и лежат темные фигуры, некоторые прохаживаются между кострами. Ничего зловещего не видно, по крайней мере отсюда все выглядят просто вооруженными людьми. А мертвецы они или не мертвецы, так для меня всякий, кто умеет говорить и мыслить, – уже не мертвец, для признания мною живым человеком наличие души не требуется…
Надо мной промелькнула черная тень. Но угрозы в ней я не ощутил, в голосе было нечто покровительственное, как к тайному сообщнику. Испугавшись, я постарался не думать, что же отличает живого от неживого, взгляды человека двадцатого века могут круто отличаться от нынешних взглядов, для которых наличие души важнее, чем когито эрго сум. А я все-таки конформист, как человек двадцатого… тем более уже двадцать первого века.
За моей спиной Асмер положил на траву меч, колчан со стрелами торчит над плечом, я услышал легкий треск сгибаемого лука. Я сделал несколько глубоких быстрых вдохов-выдохов, нагнетая кислород в кровь, задержал дыхание.
Первая стрела свистнула почти бесшумно. Дальше я слышал только треск сгибаемого лука, тугие щелчки тетивы. У костров люди падали, как груши. Крик раздался, когда не меньше шести фигур распласталось, пораженные стрелами.
– Наше время! – сказал Ланзерот громко.