Матросы обалдели, когда я опустил ее на палубу. Голова незнакомки красиво откинута, длинные мокрые волосы оттягивают ее с такой силой, что может переломиться хрупкая шея. Я бережно поддерживал, как младенца при купании, у них такие же непропорционально тяжелые головы.
Примчался и ликующе напрыгнул Бобик, горячий красный язык начал усиленно облизывать лицо. Я лежал и отплевывался водой, все-таки надо делать вид, что и сам почти утонул.
Сэр Торкилстон осторожно отстранил Адского Пса.
– Тихо-тихо, ты мешаешь…
Вокруг столько народу, словно на городской площади. Я поднялся на колени и склонился над женщиной.
Такие на кораблях не бывают даже по случайности, их нет даже в портовых городах, а если такая вот и появилась бы в семье простых крестьян, ее гордую красоту быстро бы заметили, и дальше она жила бы в замке или дворце. Аристократы потому красивее и сильнее простолюдинов, что у них есть возможность выхватывать вот таких и вводить в свои семьи.
С мостика спустился, грузно ступая, Ордоньес. Перед ним расступились, он приблизился и застыл в немом изумлении.
– Что стряслось? – прогрохотал надо мной его адмиральский голос.
– Я увидел что-то в море, – объяснил я, – показалось, что женщина… Слез потихоньку, я не умею прыгать с высоты, а у вас тут такие высокие борта… Ну, оказалось, что прав. Но корабль хоть и стоит на месте, но я как-то отплыл за нею, что ли…
Он проворчал:
– На рассвете расстояния обманчивы… Но все-таки вы… не очень-то… это было совсем не умно… и слишком рискованно…
– Знаю, – сказал я с раскаянием. – Но я столько дней просидел за рабочим столом, словно писарь какой шелудивый! Теперь просто зудит совершить какую-то грандиозную дурь, да чтоб побольше и помасштабнее!
Он хотел что-то сказать еще, но женщина тихо простонала, закашлялась, изо рта хлынула вода. Бобик угрожающе заворчал. Я перевернул ее вниз лицом и подставил под живот колено, так нас учили помогать утопающим. Она закашлялась сильнее, вода под давлением хлынула широкой струей.
Дождавшись, когда отплюется и начнет приходить в себя, я поднял ее на руки и сказал властно:
– Отдохнет в моей каюте.
Бобик зарычал громче, матросы смотрели с ужасом, Ордоньес крикнул вдогонку:
– Сэр Ричард, это же морская ведьма!
– Все женщины ведьмы, – крикнул я достаточно бодро, – так какая разница, морская или сухопутная?
Он внезапно хохотнул:
– Может быть, вы и правы.
Сэр Торкилстон поспешил впереди, открыл суетливо двери, а когда вошли в каюту, сказал со вздохом облегчения:
– Как же вам верят!.. А могли бы обоих за борт.
– За что?
– Женщина на корабле! Жди несчастий.
– Нам всего лишь обогнуть Зуб Сатаны, – заверил я. – Это не плаванье! Ничего не успеет случиться.
– С вами и не случится?
Я уложил женщину на свое ложе, она зябко вздрагивала и смотрела то на меня, то на сэра Торкилстона большими испуганными глазами. Бобик грозно рычал, не сводя с нее багровых глаз, шерсть поднялась дыбом.
Сэр Торкилстон посмотрел на меня, на женщину, отступил к двери и почтительно поклонился.
– Пойду взгляну, – произнес он неуклюже, – как там наверху. И послушаю, что говорят матросы. Боюсь, им все-таки очень не нравится эта женщина. Моряки – народ суеверный.
– Успеха, – сказал я.
Он обернулся в дверях.
– Бобик, ты со мной?
Бобик не оглянулся, продолжал рычать, но с места не сдвинулся, что-то ему не нравится, очень не нравится, однако мне пока ничего не грозит, иначе бы уже подобрался для прыжка.
Торкилстон вышел, плотно притворил за собой толстую дверь. Я сотворил горячий кофе, женщина вздрогнула, когда из ничего появилась глиняная чашка, а оттуда пошел ароматный пар.
– Выпьешь? – предложил я. – Хоть море и теплое, но, думаю, тебе не мешает согреться.
Она взяла чашку без опаски, рука белая и холеная, как будто изнеженную аристократку выбросили за борт, взгляд все еще испуганный, однако щеки чуть порозовели.
Бобик еще раз рыкнул, но уже тише, лег у двери, не сводя с нее красных глаз.
– Что это? – голос ее прозвучал слабо, но странно мелодично, словно наполовину голос, наполовину игра на неизвестном инструменте. – Странный запах…
– Неважно, – сказал я. – Просто подкрепись.
Она осторожно отхлебнула, прислушалась, сделала второй глоток, уже побольше.
– Ну, – сказал я, – давай рассказывай. Кто ты и что ты. Как ты ухитрилась там уцелеть? Все-таки мокро…