Ричард Длинные Руки – конунг, Стр. 161

Торкилстон сказал обиженно:

– Сэр Ричард, это же гракхи!

Я осведомился:

– И что?

– Если поесть их мяса, то мужская сила возрастает впятеро!

– И где будете тратить? – осведомился я. – Разве что ночью к вам кто-то придет. Солнце вон уже садится…

Торкилстон вздохнул. Поднялся.

– Вы поступили мудро, сэр Ричард, – заявил он.

– В чем? – спросил я. – Вы говорите, говорите!.. Я знаю, что мудрый, но послушать лишний раз всегда приятно.

– Вы пустили сэра Вильярда вперед, – объяснил он. – Иначе с чудовищами пришлось бы драться нам. А так он всех поубивает, тратит силы…

Я сказал хмуро:

– Но он может первым и схватить Камень Яшмовой Молнии. Тогда туши свет, мир кончится.

Торкилстон побледнел, посерьезнел, а Ордоньес даже выронил кусок мяса в пепел от костра, тут же поднял, отряхнул.

Торкилстон проговорил дрогнувшим голосом:

– Надо их нагнать.

– Они ослабели от схваток, – сказал Ордоньес. – Смотрите, это их кровь!.. У медведей и цвет другой, и не такая липкая…

– Да и не медведи это вовсе, – определил наконец Торкилстон. – Я понял… Это грегверты, они очень похожи на гракхов, но это не гракхи.

Ордоньес спросил нетерпеливо:

– А что такое грегверты?

– Лягушки, – объяснил Торкилстон. – Только большие и волосатые.

Ордоньес снова выронил мясо и уставился на Торкилстона выпученными глазами.

Солнце опустилось за дальнюю гору, но мир еще оставался чистым и прозрачным, наполненным незримым светом, руины резче обозначили сколы и грани, тени стали глубже, таинственнее, а то и вовсе пугающими.

В небе еще полыхает закат, библейская мощь зарева, тяжелое золото туч, застывших в небе до утра, но воздух быстро теряет солнечный зной, ночь обещает быть прохладной.

– Не успели, – сказал я с досадой. – Ладно, не стоит биться головой о камни… Они тоже ночью не сойдут с места. Нужно только встать с рассветом. Потому никаких рассказов о былых приключениях, ложимся и спим.

Торкилстон простонал:

– Я уже падаю… и сплю…

Ордоньес сказал деловито:

– А я сперва обеспечу костер.

Я покачал головой.

– Разве у тебя не пояс Ягецция?

Он слегка смутился.

– Уже знаете? Я как раз его имел в виду.

Он снял пояс, повернул два кольца и положил его между нами на камни. От пояса пошел яркий оранжевый свет, чистый и ясный, словно светит крохотное солнце.

– Никакой зверь не подойдет, – сказал он. – Я проверял не раз.

– Тогда спи, – велел я.

– А вы, ваша светлость?

– Немного посижу, – ответил я. – Потом тоже лягу.

Глава 15

Умные учатся с первой попытки, но я потратил половину ночи, стараясь превратиться в большого и ужасного дракона. Когда не получилось, я попробовал разные формы, размеры, пока в конце концов не заказал себе, совершенно измучившись, стать летающей тварью с себя размером.

Получилось тоже с трудом, долго и мучительно, но все-таки получилось. Я поспешно взлетел, пока соратники спят, с моим зрением смогу обнаружить беглецов с высоты, пошел в ту сторону, куда, как указал Торкилстон, ведут следы, долго летел, пока не понял, что так далеко они уйти не могли, вернулся, начал ходить кругами, всматриваясь до рези в птеродактильих глазах.

Два неприятных открытия: первое, не могу превращаться в большого и сильного дракона! Хорошо, что удается хотя бы в мелкого. Но, догадываюсь, если переплыть океан, потеряется и эта способность к метаморфозе. Похоже, в самом деле все эти возможности вроде… язычества, что ли. В Греции, скажем, были одни боги и одни возможности, в Скандинавии – другие, а Пернатый Змей Аксолотль мог быть только в Ацтекии, а за ее пределами то ли рассыплется в пыль, то ли скорее всего превратится в безобидную лягушку, каких много.

И только святость паладина везде одинакова, потому что Зевс создал одну Элладу, а Господь создал весь белый свет. Это, конечно, грубое и неверное объяснение, но зато объясняющее, почему в каждом регионе свои волшебства, но зато данное Господом работает везде одинаково, не снижая мощи.

Второе открытие, что маг сумел укрыть беглецов от моего взора. Вряд ли он укрывал именно от меня, я не льщу себе такой мыслью, а скорее всего просто накрыл магическим щитом всю команду от любых людей и зверей, что могли бы помешать их сну.

Когда Ордоньес зашевелился и открыл глаза, я сидел уже в той же глуповатой позе мыслителя, бездумно пятился в землю перед собой.

– Ваша светлость, – спросил он с ехидцей, – вы что же, без перинки никак?