– Там сказано столько… и такое, что за последние пару столетий никто уже и не пытался к нему подойти.
Ордоньес спросил недоверчиво:
– Так уж никто?
Ашворд пожал плечами.
– Всякие бродяги и разбойники не в счет. Сколько их где гибнет – никто не знает. Но короли давно перестали посылать хорошо подготовленные и оснащенные отряды. Почти никто не вернулся, кроме двух-трех случайно уцелевших калек. Потом еще пытались добраться лучшие из лучших воины, кто в одиночку, кто с товарищами, но тоже… неудачно.
Король сказал слабо:
– В пророчестве сказано, что врата Сумрачного Грота, где хранится Камень Яшмовой Молнии, откроются только чистым душам. А взять в руки может только тот, кто… уж и не знаю, кем должен быть!
Торкилстон с задумчивым видом загибал пальцы.
– Меня больше занимает, – обронил он, – что иначе как группе в пять человек нечего и пытаться. Это что же, там надо пройти такое место, где оценивают по весу?.. Нет или не только, раз такие требования к составу. Подумать только, трое королевской крови! Да ни в жисть сразу троих не выгнать в долгую дорогу, где не будет сотни слуг, вытирающих им носы…
Король поморщился.
– Не судите по сплетням. Там сказано, насколько я помню, трое не только королевской крови, но и должны быть прямыми наследниками! Так что Камня им не достичь, но вот что моя дочь с ними…
Я глубоко вздохнул, успокаивая бешено стучащее сердце. Надо идти. Надо действовать. Надо жить. Рыба, которая в каждом червяке видит крючок, долго не проживет. А я еще та рыба.
– Кажется, – проговорил я, повышая голос, – мне увильнуть не удастся. А раз так, надо действовать быстро… у них фора в несколько часов. Но даже, если убежали сразу в начале ночи, не могли уйти слишком далеко. Сам Вильярд мог бы, но если с ним слабая принцесса и престарелый маг…
Притихшая фрейлина робко подала голос:
– С ними и Боудеррия. Она никогда не оставит Ее Высочество.
– Боудеррия будет тащить мага, – возразил я, – а принцессу Вильярд. Это ускорит их продвижение, однако у нас и вовсе не будет на руках такой обузы. Мы сможем догнать если не сегодня к вечеру, то завтра уже точно.
Ашворд заметил:
– Вы бы один да, у вас весьма своеобычный, как я подозреваю, конь… Но ваши благородные спутники?
– Я могу и один, – ответил я.
Он покачал головой.
– Вы думаете только о Вильярде. Да-да, я знаю, Боудеррия проиграла вам в поединке. Но выстоите ли против двоих?
Я ответил резко:
– Рискну.
– Это говорит лишь о вашей отваге, – сказал он предостерегающе. – Но забываете о Дрескере. Он очень сильный маг. Очень. Для него обрушить на вас скалу… только пальцем шевельнуть.
Я осекся. Да, магия на меня не действует, но Ашворд, сам того не желая, угодил в самую точку. Когда обрушится не магия, а заурядная скала, от меня останется мокрое пятно.
– И все-таки я рискну их догнать. А то с этим пророчеством мне, выходит, лучше вообще с места не двигаться!
– И не шевелиться, – сказал Ордоньес.
– Да и не дышать, – добавил Торкилстон негодующе. – На всякий случай.
Я опять пожал плечами.
– Но они же отправились? Вильярд – воин, признаю, в жилах принцессы королевская кровь… хотя я всегда считал, что она течет не в жилах, а в венах, но откуда трое наследников престола? Нелепость.
Ордоньес сказал задумчиво:
– Не стоит так уж… по-державному. Что мы знаем про остальных спутников принцессы?
– Если наследники, – спросил я, – какого… ангела ей служит Боудеррия?
– Возможно, – сказал Ордоньес, – сами не знают, кто они?.. Сэр Ричард, так что все-таки будем делать?
Я вскинул голову и выпятил нижнюю челюсть, стараясь смотреть прямым бараньим взглядом.
– Что и делали, – ответил я сильным голосом, не терпящим возражений. – Что нам пророчества? Мы христиане или хто?
Глава 13
Мы спешно собирались в дорогу, а Торкилстон глубокомысленно рассуждал, что вообще-то любая дочь для отца – клад напрасный, и не спит он из-за нее ночами. Когда мала, боится, что соблазнят, в юности – что станет распутничать, когда подрастет – что не выйдет замуж, когда выйдет замуж – что останется бездетной, когда состарится – что займется колдовством. Потому вот Херлуф так обрадовался, сбывая ее в надежные руки…
– Вильярд хорош, – сказал Ордоньес с объективностью опытного дуэлянта, – поступил так, как должен поступать мужчина.
– Я тоже поступлю, – сказал я зло, – как должен поступать мужчина. Сперва попинаю его срубленную голову, а потом прочту над его трупом заупокойную, как добрый христианин. И прощу его со всей кротостью от всего чистого и незапятнанного сердца.