Торкилстон смотрел завороженно, как и Ордоньес, остальные иногда переговариваются, но тоже не отрывают блестящих глаз от пляшущей воительницы. Ее движения все ускорялись, я понял, что это лишь наполовину танец, а наполовину демонстрация силы, ловкости и боевых приемов, все завязано в такой красивый узел, что я лишь смотрел и любовался таким непривычным даже для меня зрелищем, а про остальных и говорить нечего, стоит лишь взглянуть на задрапированных с головы до ног анемичных женщин.
Внезапно она выхватила мечи, блеск сотен свечей заиграл на лезвиях, неуловимо быстро взметнула их вверх, и тут же вокруг нее образовалась стена из блестящей стали. В зале ахнули, она с невероятной скоростью и ловкостью ставила веерную защиту, а затем неуловимо быстро наносила сквозь нее удар, моментально поворачивалась, отскакивала, парировала, в то же время это все еще танец, хотя даже я не назвал бы его женственным.
Лица некоторых мужчин слегка помрачнели, у других исчезли улыбки. Ход мысли каждого понятен, я сам сразу же примерил к себе: смогу ли пробить эту защиту, все-таки это не просто женщина с мечом, руки Боудеррии крепки, удар средней силы она парирует и тут же нанесет ответный…
Торкилстон прошептал завороженно:
– Что за женщина…
Он передернул плечами.
– Такая женщина, – спросил я, – и не нравится?
– Нравится, – ответил он, – как хороший конь или меч, выкованный мастером. Не променяю же кроткую Амелию на дикого коня?
– Вообще-то да, – согласился я. – Хотя, конечно, смотря какой меч, какой конь…
Он не ответил, шуточки мои бывают слишком грубоваты даже для мужчин, перебарщиваю, стараясь вписаться в грубый мужской мир, следил за ней блестящими глазами и притопывал в такт убыстряющейся музыке.
Ордоньес тоже не отрывал взгляда, как и большинство мужчин в зале, лицо раскраснелось, а на лбу выступили мелкие капельки, словно это он сам пляшет в таком неистовом темпе.
– Хорошо быть королем, – сказал он, не отрывая взгляд от танцующей, – кого угодно можно заставить…
Король услышал, сказал наставительно:
– Королевская власть теряет все свое очарование, если ею не злоупотреблять.
– Но злоупотребляющих могут, – сказал Ордоньес независимо, – того… удалить от трона. И не всегда под белы ручки.
Король кивнул, лицо спокойное.
– Власть многим нехороша, кто спорит? Хороша только одним – честью и славою, да и то лишь, если это власть лучшего над хорошими и величайшего над великими. А кто думает не о достоинстве, а только о своей безопасности, пусть пасет овец, лошадей и коров, а не людей. Как вы, сэр Ричард?
– Полностью согласен с вами, Ваше Величество, – отрапортовал я.
Боудеррия прекратила танец, это словно послужило сигналом: двери в зал распахнулись с трех сторон, пошли гуськом слуги с широкими подносами на вытянутых руках, останавливались перед каждым гостем за столом, тот указывал пальчиком, и яства перекочевывали на его блюдо.
Я с изумлением рассмотрел рядом с ножом и ложкой странное и нелепое существо, которое назвал бы первовилкой, она показалась мне кистеперой рыбой, что вылезла на берег, пока что жалкая и нелепая, но это пока что.
Я уже встречал в этом мире подобные вилки. В замке барона Галантлара. Те вилки были больше похожи на маленькие двухзубые вилы… И, как мне рассказывали, были привезены с Юга. Эта же вилка, похоже, чисто местное изобретение. Размерами и формой она напоминала саперную лопатку. Здесь за основу взяли ложку, но с зазубринами на переднем крае. Я, как и все, привык считать, что ложка – это ложка, а вилка – вилка, два совершенно разных инструмента, как дети разных отцов. Оказывается же, вилка – это получившая высшее образование ложка. Остальные ложки так и остались простонародными ложками, а эта сперва робко так это отрастила коротенькие зубки на переднем крае, потом осмелела и слегка удлинила их, присмотрелась, не бьют пока, потихоньку да помаленьку укорачивала площадь собственно ложки, а зубы вытягивала на захваченное место…
Завоевав позиции и укрепившись, уже не ложка, а самая настоящая вилка продолжала в азарте совершенствоваться, утончаться, учиться новому, пока в конце концов не приобрела утонченные формы современных для моего аристократического срединного: для десерта, для рыбы, для фруктов, в то время как ложки так и остались ложками, ну как бы простолюдинов Средневековья переодели в костюмы современных рабочих, но функция осталась та же: бери больше – бросай дальше.