С ним старались не встречаться взглядами, кланялись или отходили за спины тех, кто кланяется.
Я тихохонько спросил у Ашворда:
– Это кто?
– Барон Унгер, – прошептал он пугливо. – Правая рука герцога Хорнельдона. Человек жестокий, но лорду Хорнельдону верный и преданный, как никто другой. Лорд целиком доверяет ему вести свои дела.
– А король? – спросил я. – Насколько доверяет он?
Барон Унгер, не глядя ни на кого, прошел вперед, перед ним поспешно распахнули двери в королевские покои. Остальные рыцари остались ждать своего военачальника.
Ашворд проводил его пугливым взглядом и ответил чуть запоздало:
– Вы про их мечи?
– Да, – ответил я. – Или их заставляют сдавать только прибывших из-за Рога Сатаны?
Он не ответил, потупил взор и даже попытался отодвинуться. Один из воинов, крупный и старающийся выглядеть еще крупнее, отделился от своей группы и направился в нашу сторону. Ноги ставит так, словно припечатывает государственные бумаги большой королевской печатью, чтобы каждый шаг внушал и ввергал в трепет.
Ашворд вообще сделал вид, что смотрит в другую сторону, а воин проревел мощно и громко:
– А это еще кто?
Я промолчал, он грубо захохотал и повторил еще громче и наглее:
– Кто? Это я спрашиваю, баннерный рыцарь Питер Суллинг!
Я уже кипел злостью, ненавижу таких, но были времена, когда вот так же, как и Ашворд, тушевался, опускал взор и отходил, сейчас же пережитые унижения заставляют сердце стучать чаще, а кровь бить в голову горячими волнами.
Смирив себя, я надел на лицо обаятельную улыбку и ответил как можно тише, чтобы услышал только этот дурак, изо всех сил старающийся казаться огромным и страшным:
– Говно ты, а не рыцарь.
Он дернулся, будто получил удар палкой по лбу, глаза полезли на лоб. С минуту смотрел неверяще, в зале все затихли, никто не шелохнется, следят с замершими сердцами.
– Что? – прокричал он оглушительно. – Что ты сказал?
– Что слышал, – ответил я уже громче, это чтоб услышали другие. – Глухим две обедни не служат.
Он заорал:
– Да ты… Да ты знаешь, кто я?.. Да ты знаешь, кто мы?
Я хотел ответить, кто они, но сдержался и сказал сдержанно:
– И знать не желаю.
Он надулся, как индюк, прокричал:
– Ах, не желаешь?
– Да, – отрезал я. – Не желаю!
Этот Суллинг обвел налитыми глазами застывших придворных, его друзья тоже повернулись и смотрят в нашу сторону с интересом, но не вмешиваются. Суллинг, привыкший действовать в стае, вдруг ощутил себя одиноким, я видел это по его изменившемуся лицу.
– Ах, – повторил он растерянно, – не желаешь?
– И не изволю, – подтвердил я.
– И не изволишь, – глупо сказал он, – а если я изволю?
– Соси лапу, – посоветовал я. – Говорят, медведь всю зиму сосет.
Среди придворных послышались робкие смешки, Суллинг побагровел, снова надулся, вспомнив, кто он и как надо держаться, выпятил грудь и вытаращил страшно глаза.
– А если заставлю?
– Как? – поинтересовался я.
Он опустил ладонь на рукоять меча.
– Вот так!
Я развел руками.
– Да, ты герой… Против голых рук, да? А если бы у меня была хотя бы палка? Убежал бы?
Среди придворных то там, то здесь слышалось фырканье, смешки, повеселевшие голоса.
Суллинг взревел:
– Так возьми меч, трус!
Я покачал головой.
– Я сдал его, как и гласят правила.
Суллинг бессильно ел меня глазами, но среди его рыцарей нарастало перешептывание, наконец один из его группы сказал насмешливо:
– Незнакомец, я могу одолжить свой. Это благородный меч из клана Горных Рыцарей. Я лорд Морган Гриммельсдэн.
Я сказал громко:
– Меч я сдал, подчиняясь правилам. Я человек законопослушный.
– Но это не твой меч, – заметил лорд Гриммельсдэн. – Ты не нарушишь правила, защищая свою жизнь тем, что попалось под руку.
Я сказал громко:
– Будьте свидетелями все, я делаю это с великой неохотой, будучи прирожденным миротворцем.
Лорд Гриммельсдэн вытащил меч и бросил мне. Я поймал за рукоять, что вызвало довольные перешептывания в среде придворных и настороженность среди рыцарей Хорнельдона.
Я сделал пару взмахов, теперь и сам лорд Гриммельсдэн посмотрел встревоженно, меч, как я ощутил по весу, двуручный, а я орудую им, как хворостинкой.
– Бой! – взревел Суллинг.
Он ринулся на меня с диким криком, я должен бы испугаться и начинать отступать под бешеным натиском, потом кое-как остановиться у самой стены, где начнем обмениваться прощупывающими ударами, потом он резко начнет теснить меня, собьет с ног, даже выбьет из рук меч, начнет с торжеством бить сверху, а я буду перекатываться вправо-влево, его меч будет высекать искры о каменные плиты… и плевать, что под нашими ногами толстый ковер, все равно должны быть злые скрежещущие искры, но я наконец исхитрюсь схватить свой выпавший меч, и когда он с торжеством замахнется, чтобы разрубить меня пополам, я внезапно всажу острие ему в живот. Или в грудь, но в живот все-таки красивше. Он вытаращит глаза в безмерном удивлении, точно так же удивятся переживающие за меня зрители, за время схватки ко мне проникнутся симпатиями даже те, кому я не нравился, ведь симпатизируют всегда слабейшему…