Тамплиер смотрел пристально, я видел, как дрогнуло его лицо, в глазах проступила неуверенность.
- Что ж, - ответил он нерешительно, - если вы так настаиваете…
- Конечно! - воскликнул я. - Разве не видите, что Господь дал мне силы?… Да я сейчас готов сразиться с легионом бесов, не только с вами, их вожаком!
Он возразил автоматически:
- Я не их вожак…
- Вы это еще не заметили, - сообщил я с жаром, - но вы уже на стороне Сатаны!… Господи, благодарю тебя, что в час этого испытания дал мне увидеть черную… нет, пока только начавшую чернеть душу этого человека и наставить его на путь истинный своей недрогнувшей рукой!… Аминь.
Он с беспокойством смотрел, как я перекрестился и легко вскочил на Зайчика, затем сам взобрался на своего чудовищного коня и взял в руку копье.
Мы разъехались на вытоптанные копытами наших коней края поля, одновременно пришпорили их и понеслись навстречу друг другу, выставив копья. Давай, Зайчик, взмолился я, и ты, Господи, помоги, сам знаешь, что от меня пользы больше, и ты, копье, выдержи удар, и вообще я должен, обязан…
Мы сшиблись на середине поля, как два стальных метеорита. Раздался страшный грохот. С неба посыпались оглушенные птицы, из-под земли выбрасывались мертвые кроты, а я сам, потерявший сознание и полумертвый, держу в руке копье, чувствуя, что это не копье, а жалкий обломок древка…
Зайчик почему-то остановился. Я с жутко грохочущей головой с трудом оглянулся. Конь Тамплиера с пустым седлом, а сам Тамплиер лежит на спине, раскинув руки среди разлетевшихся в щепы обломков наших копий.
Глава 15
Я повернул Зайчика, еще не веря своему счастью. Тамплиер зашевелился, сел, тряхнул головой и с трудом поднялся на ноги. На мой взгляд, он пострадал меньше меня, только лицо остается все таким же озабоченным, а в глазах тревога. Я с замиранием сердца понял, что своим обвинением в неверности святым заповедям я потряс его сильнее, чем молодецким ударом копья, а в бой он вступил, думая совсем о другом.
- Поздравляю вас, сэр Тамплиер, - сказал я поспешно, голос мой хрипел и срывался, как у старой больной вороны, - вы спасли душу!
Он прогрохотал с непониманием:
- В чем?
- Вы не призвали демонов на помощь, - объяснил я. - Это значит, вы еще не предали идеалы рыцарской веры сознательно! А мелкие проступки и грешные мысли всегда можно искупить благочестивыми делами.
Он посмотрел на меня враждебно.
- Я не предавал…
Я отмахнулся:
- Сейчас это не важно, мелкие проступки не в счет. Я вижу, что в целом вы на стороне святого дела!… И Господь Бог это видит тоже, хотя ему и труднее: нас много, а он один. Впрочем, сейчас, когда наш поединок закончен… вы ведь не станете оспаривать результат?… Мы можем продолжить разговор уже у костра.
По его честному лицу я видел, что оспорить результат ему ох как хочется, но святость - это прежде всего ограничения, он сжал челюсти и ответил контролируемым голосом:
- Если, конечно, не услышу ничего предосудительного.
Я спрыгнул с коня и, если бы не держался за седло, упал бы на подломившихся ногах, однако выдавил слабую улыбку и заверил с достоинством:
- Сэр, вы сами убедитесь! Я понимаю, там дама… Кстати, по условиям, от выполнения которых вы, как честный человек, отказаться же не можете, эта женщина переходит ко мне, вы не забыли?
Он прорычал тяжелым голосом:
- Господь наказал меня за гордыню!… Что в сравнении с этим потеря женщины, доспехов и даже коня?
- Вот и хорошо, - сказал с облегчением. - Вообще-то я не бабник, ради женщины даже не оглянусь… Нет, оглянусь, конечно, если в самом деле красивая, но на край света не пойду. Так что смогу отдать вам женщину взад… при одном маленьком условии.
Он спросил почти равнодушно:
- Каком?
Мы подошли к костру, женщина бросала на меня испуганные взгляды, но я не обращал на нее внимания, и она сразу обнаглела, не чувствуя крепкую мужскую руку, начала пофыркивать все громче, смотрела свысока и всячески демонстрировала свое высокое положение, что выражалось в полном отсутствии всяких манер.
Ветер дует свежий, но высокая зеленая стена из виноградных лоз защищает надежно, пламя костра почти не колеблется. Тамплиер медленно опустился по ту сторону огня. Я видел по его лицу, что все еще потрясен обвинениями в недостаточной святости, даже поражение в поединке отступило на второй план, а я, стараясь не упускать инициативу из своих рук, заговорил напористо и деловито: