Лишь к вечеру Дик отыскал два поваленных дерева, но лежали они очень неудобно, в топи, и неясно было, как их вытащить и связать. Казик сообразил, что если обрезать корни, которые держали их прибрежный плавучий островок, его можно сплавить к этим деревьям. А потом они притянули деревья к островку, и получился корабль — сырой, ненадежный, почти неуправляемый, но зато он плавал.

Под Марьяну положили много сухой травы и веток, покрыли их кусками пузыря от шара — ей стало сухо. Марьяна все терпела, только стонала иногда. Нога была красная, распухла. И ей трудно было делать все человеческие надобности. Она стыдилась, несмотря на боль, и ничего не хотела есть. Казика она меньше стеснялась, а Дик отходил в сторону. Казик ухаживал за ней, как за большой Луизой, когда та болела, он все умел. А Дику было страшно. Куда страшнее, чем в лесу.

На следующий день Дик сделал длинные шесты, правда, они были не очень твердыми и гнулись.

Казик дал новому «кораблю» имя — «Золотая лань». Они с Диком сильно оттолкнулись шестами, «корабль» — островок нехотя оторвался от берега и поплыл. Его сносило вниз, но эта протока, первая из трех или четырех, которые надо было одолеть, была мелководной и тихой. Они доставали шестами до дна даже на середине.

Путешествие получилось нетрудным, и все развеселились. Марьяна приподнялась на локтях и смотрела, как они плывут.

Они никогда еще не плавали по большой воде, и это было интересно. Если смотреть вниз, то сквозь прозрачную воду видно песчаное дно, водоросли, тянущиеся наверх, и даже иногда рыбы. Над ними кружили незнакомые птицы, маленькие и крикливые, иногда одна из них бросалась в воду и выхватывала из нее рыбешку.

Промежуток между первой и второй протоками был неширок и низок — узкая полоса гальки, обкатанной водой. Им легко удалось перетащить во вторую протоку свой «корабль». Правда, это заняло часа три, и Казик с Диком очень устали, да и островок потрепался. С полосы гальки они увидели широкое и быстрое русло, а за ним — третье, еще более широкое. Между вторым и третьим руслами был длинный холм, поросший травой, и как перетащить через него корабль, было совершенно непонятно. Поэтому они решили, что дадут воде нести «корабль» вниз, ближе к озеру, там протоки сливались.

Заночевать пришлось на том берегу протоки, у самого озера — так далеко их отнесло вниз.

На завтра осталась самая трудная часть переправы.

Казик спал, Марьяна то засыпала, то просыпалась, и Дик, чтобы не будить Казика, сам кипятил воду в пустом орехе над костром, чтобы давать Марьяне пить. Дик был убежден в целебной силе горячей воды. Потом он, хоть и очень хотел спать, лазил по кустам в поисках других стволов или больших сучьев, чтобы укрепить островок.

Ночью опять моросил дождь, но не злой, теплый. Дик накрыл всех пленкой. Марьяна не спала. Нога болела, и казалось, что по ней бьют молотом со скоростью ударов пульса. Ей хотелось оторвать эту проклятую, тяжелую, неподвижную ногу. Сквозь дыру в пленке девушка глядела на черное небо. Было сыро и душно, рядом хрипел во сне Дик, вскрикивал, ссорился с кем-то Казик. Марьяна старалась думать об Олеге, как он там — наверное, уже ушел к кораблю и решил, что она погибла. Он, наверное, очень страдает. Она радовалась, что страдает он зря — она жива и вернется к нему. А потом вдруг заплакала, беззвучно, чтобы не разбудить остальных. Она плакала потому, что представила себе, что ей отрежут ногу, потому что у нее гангрена, и Олег обязательно разлюбит ее и бросит. Тогда пускай он улетает на Землю, а она останется здесь, в поселке. Поселок будет совсем пустым, в нем останутся Марьяна и слепая Кристина, и Марьяна будет заботиться о Кристине и кормить козу…

* * *

Они собрались все вместе, только без ребятишек. Из младших пришла лишь Фумико, сестренка Казика. Она все эти дни ни с кем не играла, но не плакала — они с Казиком никогда не плакали. Она ходила как автомат, не слыша и не видя ничего. Не было и Старого. Старый простудился и третий день не вставал.

В большой комнате Сергеева было свободнее: трое отсутствующих — много для маленького поселка. Сразу чувствуешь, что их нет, что рядом пустые места.

— Мы уходим, — сообщил Сергеев. — Мы уходим с Олегом, потому что ждать нельзя.

— Еще рано, — сказал Вайткус, — у меня ничего не поспело.

— Ребята собрали грибов, — ответил Сергеев. — В этом году лето очень теплое, и нет гарантии, что тепло продержится. Ты помнишь, как два лета назад сначала была жара, а потом пошел снег? Это может повториться. А сейчас уже больше недели стоит тепло, и снег у перевала должен подтаять.

— Мы вдвоем пойдем, — добавил Олег. — Нам много еды не надо.

— Олег прав, — подтвердил Сергеев.

— А что это изменит? — вдруг вмешалась мать.

Олег понимал, что она сейчас будет придумывать аргументы против этого похода, он ждал, что она начнет говорить об этом. Ей казалось, что если она будет говорить умно и убедительно, то ее поймут, послушают, и Олег останется с ней.

— Нет никакой гарантии, что вы сможете хоть как-то наладить связь.

— Мама, я все это уже слышал, — произнес Олег. Остальные молчали, понимая, что именно он должен ответить матери. — Двадцать лет назад не было времени. Корабль был мертв, холоден, оба связиста погибли, ты же знаешь, и капитан погиб — все, кто был на пульте управления, погибли. Тогда надо было выжить, все думали, как уйти, никто не думал, чтобы остаться и замерзнуть на корабле, правда?

— Правда, — подтвердил Вайткус.

— Если наши заблудились, не могут вернуться, наша надежда — корабль.

— Не говори чепухи, — сказала мать. — Корабль в горах.

— Мама, мы долго все обсуждали. Если мы наладим связь, наш сигнал перехватят. Понимаешь? Пока эта экспедиция здесь, есть шанс, что наш сигнал услышат.

— Такого шанса нет, — упрямилась мать. — Сигнал космической связи — гравиграмма. А у них здесь планетарная связь. Радиосигналы. Зачем лелеять несбыточные надежды?

Глаза у Ирины были влажными, она еле сдерживалась, чтобы не заплакать, и оттого лицо ее было злым и напряженным.

— В тот-то и дело, — объяснил Сергеев, — что мы постараемся наладить не космическую связь, а планетарную.

— Вам ее не наладить.

— Ее наладить легче. Потому мы и идем, мама, именно сейчас. Когда мы догадались об этом, я чуть не запрыгал от радости.

— И молчали? — спросила Ирина.

— Вайткус знает, — ответил Сергеев. — И Старый тоже. Но мы не хотели говорить об этом заранее.

— Глупые тайны, — проговорила Линда. — Никому не нужные тайны.

Она тоже не хотела, чтобы Сергеев уходил.

Олег смотрел на старших. Все было решено.

Теперь судьба поселка в его руках. И в руках Сергеева. И надо успеть.

И в этот момент дверь хижины распахнулась, чуть не порвались веревки, которые держали ее.

Старый громоздким силуэтом возник на пороге.

Он не вошел в дом. Он медленно оглядел сидевших за столом.

— Борис, этого еще не хватало! — Появление Старого подарило Ирине возможность сорвать на нем злость, даже ненависть к людям, которые угрожают жизни Олежки. — Ты же болен! Ты сошел с ума. Уйди, уйди!

Старый засмеялся. И это было очень странно. Время не подходило для смеха.

— Идиоты, — сказал он весело. — И я главный идиот.

— Садись, — предложила Линда, поднимаясь, чтобы помочь Старому. Может быть, она подумала, что Старый бредит.

— Да послушайте вы меня, — кивнул Старый. Он подошел к столу, уперся в него единственной рукой, и свет коптилки отразился в его глазах. — Мы говорили, как бы нам починить планетарную связь на «Полюсе». Говорили?

— Конечно, — кивнул Сергеев.

— Только последние идиоты могли тратить на это время, — произнес Старый торжественно. — Потому что планетарную связь не надо чинить.

— Почему? — спросил Вайткус.

— Да потому, что ее надо просто включить!

— Ты что имеешь в виду? — спросил Сергеев, который уже понял, что Старый не бредит. Старый что-то придумал.

Предыдущая страница Следующая страница
×
×