Меня создала Англия

– До свиданья, – он не мог пересилить себя и взглянуть на Лу. – Вы случайно не могли бы занять мне несколько крон? – спросил он. – У меня только месячный чек и никакой мелочи. Ожидая платы, он старался не смотреть на них, не видеть постель. Он допустил в поле своего зрения только кувшин, таз и паука под стаканом. – Конечно, конечно, – ответил Энтони.

– Я верну, когда зайду в контору, вместе с вашей долей за новость. Мы сошлись на четверти – так?

– Эту берите задаром.

– Не знаю, как благодарить. Минти не смел даже… Ну, побегу. Мне еще предстоят большие покупки. – Наконец он ушел. Он был в тяжелых ботинках, и весь лестничный пролет до четвертого этажа они слышали его медленные шаги. – Вот, – сказала Лу, – я же говорила: это что-то совершенно неприличное.

– Что именно?

– Да ваша работа. Иметь такое окружение.

– Я с ним не работаю.

– Ваша работа ничуть не лучше. Если даже он говорит такое про Крога…

– Нашли кого слушать.

– Нет, в его словах что-то есть.

Она осторожно передвигалась по комнате; все, что она видела и трогала, казалось, источало самое бедность. Отовсюду липла бедность. Она обитала в коричневом халате, пыльной пленкой покрывала воду в кувшине, хоронилась в хламе, который Лу, одолеваемая любопытством, обнаружила в шкафу. Она перечисляла:

– Блюдце, пустая банка сгущенного молока, нож, ложка, вилка, тарелка – она не подходит с блюдцу…

– Оставьте его, – заступился Энтони. С его стороны очень мило предоставить им квартиру, когда он терпеть не может девушек (что сразу видно). Нехорошо его осуждать, но разве ее остановишь? – Коробка спичек, одни горелые – почему не выбросить? Старая записная книжка. Он, наверное, вообще ничего не выбрасывает. Журнал. Школьный журнал. Адреса. Требник… причем католический. Какие-то смешные штучки… Что это? Игра какая-нибудь?

Энтони опустился рядом с нею на пол.

– Это ладан, – сказал он, пересыпая его из одной руки в другую. Словно печать окружающей бедности, на пальцах остался тонкий запах. – Бедняга, – обронил он. Они коснулись друг друга, и снова их опалило нетерпение и сознание уходящего времени. – Страшная жизнь. – Нет, – сказала Лу, – она хорошая. В ней всегда есть это. – «Это» был поцелуй, тесное объятье и с неохотой отвлечения переход на кровать. Но в его руках уже не было страсти, в последнюю минуту он чувствовал опустошение, пустоту. Приятно повергнуть их в изнеможение, исторгнуть крики, приятно дать им удовлетворение, но сравняться с ними невозможно, их наслаждение острее, они теряют голову и, как Лу, твердят слова, над которыми в другое время смеются. Она сказала:

– Я люблю тебя, – сказала:

– Милый, – потом:

– Самый прекрасный. – Его же сознание витало в стороне, безучастное; он сознавал школьную фотографию над головой, мадонну на камине, любовался собой, когда она вскричала:

– Не хочу, чтобы ты уходил, не хочу; – он спешил обмануть себя, что это победа, что он остался цел и прибавил к трофеям новый скальп, но, вытянувшись рядом, уже чувствовал, как его заливает знакомая пустота, и Лу кажется ангелом обаяния и простоты, и в голову наползают наполовину выдуманные воспоминания. Он взглянул на нее, обнял; пустота страшнее любого поражения в любви, вот и она приходит в себя. Все-таки начинаешь иначе относиться к девушке после близости: появляется какая-то нежность.

– В его словах что-то есть, – сказала Лу. – Я проходила экономику в школе. Насчет краткосрочных займов он совершенно прав. Мне очень хочется, чтобы у тебя была приличная работа.

***

Наконец Амстердам ответил голосом Фреда Холла. Крог стоял у окна, голос с акцентом кокни струился из динамика. Утренний туман почти растаял, и только во дворике, как на дне вазы, лежала молочно-белая масса. Статуи не видно.

Надо знать чувство меры. Не такое уж это важное дело – статуя. – Я пробовал найти вас вчера вечером, – упрекал голос. – Меня соединили с оперой, но вы ушли. Звонил на квартиру – вас тоже не было. Я всю ночь не смыкал глаз, мистер Крог.

Фаррант кое-что понимает, и статуя ему не понравилась. Нет, статуя – это тоже важно. Сейчас все важно: деньги на исходе, а нужно продержаться, пока не вступит в строй американская компания. Сейчас даже чья-нибудь глупая шутка может погубить его. – Продолжайте, Холл, – сказал он. – Что вас волнует? – Связь сегодня капризничала. Пришлось вернуться к столу. Когда кончим, подумал он, поднимусь к себе на часок, отдохну от людей.