Второй день прошел гораздо быстрее, чем первый, обоим удалось почти нормально поспать. Той ночью, когда они прокрались к ручью освежиться, их загнал на дерево львиный прайд, пришедший на водопой почти одновременно с людьми. Время приближалось к рассвету, а львы не проявляли ни малейшего желания убираться восвояси. Кикаха чуть не впал в отчаяние, понимая, что с восходом им не удастся прошмыгнуть обратно в фургон. Он сказал Анане, что им придется слезть и попытаться спугнуть больших кошек.

Как обычно, у Кикахи имелся тайный мотив, кроме очевидного. Он надеялся, что если Анана имеет какое-то припрятанное или имплантированное в тело оружие, то теперь пустит его в ход. Но оружия у нее не оказалось, либо она считала ситуацию недостаточно отчаянной, чтобы воспользоваться им. Анана заявила, что может, если пожелает, попытаться отпугнуть этих чудовищ, но намерена оставаться на дереве, пока они не уйдут.

— При обычных обстоятельствах я бы с тобой согласился, — признался Кикаха, — но мы должны в течение ближайшего получаса вернуться в фургон.

— Я не должна, — огрызнулась она. — Кроме того, ты не подстрелил нам ничего на обед, прежде чем мы вернемся. Я не хочу провести еще один голодный день в этом гробу.

— У тебя там имеется масса сушеного мяса и овощей, — возразил он.

— Я весь день голодала, — ответила Анана.

Кикаха принялся спускаться с дерева. Львы, казалось, не обращали на него ни малейшего внимания, но один самец взметнулся в воздух, и его лапа с длинными когтями прошла в шести дюймах от ноги Кикахи.

— Они, кажется, не намерены пугаться, — пробормотал он. — Бывает порой, что их ничем не пронять, как сегодня, например...

С высоты дерева даже в лунном свете он мог разглядеть фургоны. Вскоре луна ушла за монолит, и на востоке показалось солнце. Караванщики начали просыпаться и развели костры. Возникла суета с приготовлением завтрака, а затем лагерь начали сворачивать. Вскоре множество колоритных солдат в деревянных шлемах с длинными перьями, в алых стеганых кирасах-тегиняях[24], в юбках из зеленых перьев и окрашенных в желтый цвет легинах вскочили на коней. Они образовали полумесяц, внутри которого шли мужчины и женщины, несшие котелки, чайники, кувшины и другую посуду. Они направлялись к водопою.

Кикаха застонал. Ему доводилось иногда перехитрить самого себя, и сейчас, похоже, так и случилось. Выбора у них не было. Уж лучше столкнуться лицом в лицу со львами, чем оказаться захваченными в плен тишкетмоаками. Можно было попытаться договориться, чтобы их не выдали тевтонам, но он очень сильно сомневался в удачности переговоров. Слишком рискованно было бы полагаться на великодушие индейцев.

— Анана, — сказал он. — Я ухожу на север, и ухожу немедленно. Ты идешь со мной?

Она посмотрела вниз, на большого льва, выгнувшего спину у подножия дерева и уставившегося вверх огромными зелеными глазами. Его пасть была широко открыта. Четыре клыка — два верхних и два нижних — казались длинными, как кинжалы.

— Ты, должно быть, рехнулся, — проговорила она.

— Ну, и оставайся, если хочешь. До скорого, если вообще когда-нибудь встретимся.

Он начал спускаться по другой стороне дерева, подальше ото льва. Огромный зверь поднялся и зарычал, а потом поднялись другие и направились к приближавшимся людям. Ветер донес их запах.

С минуту, львы, казалось, не знали, что делать. Затем самец под деревом зарычал и улизнул, а другие последовали за ним. Оставшуюся часть пути до земли Кикаха проделал по воздуху, а затем побежал в том же направлении, что и львы. Он не оглядывался, но надеялся, что у Ананы хватит присутствия духа последовать за ним. Если солдаты поймают ее или даже увидят, они обыщут весь район, логично заключив, что поблизости могут оказаться и другие беглецы.

Он услышал, как шуршит трава за спиной, а потом Анана догнала его. Тут он оглянулся и заметил, как над небольшим бугром показалась голова солдата. Схватив Анану, он повалил ее в высокую траву.

Послышался крик — всадник увидел их. Этого и следовало ожидать.

Кикаха поднял голову и осмотрелся. Первый всадник уже был на вершине бугра. Он привстал в стременах и показывал рукой в их направлении. К нему торопливо подъезжали остальные. Затем кавалерист, взяв пику наперевес, поскакал к ним.

Кикаха огляделся вокруг. Кругом прерия — здесь и там высокая трава, несколько деревьев. Вдалеке виднелась серая многообразная масса, являвшаяся стадом мамонтов.

Львы скрывались где-то в траве.

— Следуй за мной! — скомандовал он.

Кикаха бросился бежать быстрее, чем когда-либо бегал в жизни. Позади него орали солдаты и цокали копыта лошадей.

Большие кошки должны стать его джокером[25]. Если он сумеет спугнуть львов и не попасть в когти сам, то, может быть, получится убежать от солдат.

Но львы его подвели. Они, ничуть не паникуя, неспешно разбежались. Они просто не пожелали вступать в схватку. План не удался — а он собирался скрыться, пока встревоженные львы рвали бы лошадей и всадников.

Часть отряда обошла беглецов с флангов, сомкнулась и развернулась к ним лицом, образовав полумесяц из пик. И вторая половина кавалеристов образовала полукольцо из пик. Они с Ананой очутились меж двух полумесяцев. Куда бы они ни кинулись, везде их поджидали острия пик.

— Вот что я получил за то, что был слишком умным, — сказал он Анане.

Женщина даже не улыбнулась. Да он и сам не испытывал желания смеяться.

Кикаха совсем приуныл, когда их привели обратно к каравану, связанных и беспомощных. Начальник каравана Клискат уведомил их, что вознаграждение утроили. Хотя он слышал о Кикахе и, конечно, восхищался им и уважал его как любимчика Властелина, но дела изменились, не так ли?

Кикаха вынужден был признать, что тот прав. Он спросил у Клиската, жив ли еще император. Вопрос удивил Клиската. Конечно же, император жив. Именно он-то и предлагал вознаграждение. Именно он и провозгласил союз с розоволикими чародеями, летавшими в бесколесном фургоне, — и прочее в таком же духе.

Кикаха попытался уговорить караванщиков, чтобы те их отпустили, рассказав об истинном положении дел в Таланаке, но ему не поверили. Имперская система сигнальных барабанов передала в пограничные городки сообщения об условиях жизни в столице. Многие новости оказались ложными, но Клискат верил им, а не Кикахе. И тот не мог винить начальника каравана.

Двух пленников хорошо накормили, женщины вымыли их, умастили маслом тела и волосы, причесали, надели на них свежую одежду. В это время между Клискатом, офицерами и взявшими беглецов в плен солдатами разгорелся жаркий спор. Начальник полагал, что солдаты должны поделиться с ним наградой. Офицеры считали, что следует выделить долю и им, а затем притопали несколько представителей остальных караванщиков и потребовали, чтобы вознаграждение было разделено поровну на весь караван.

Тут уже начальник, офицеры и солдаты объединились и принялись дружно орать на новоприбывших. Наконец, начальник попробовал успокоить всех, сказав, что есть только один способ решить вопрос: передать дело на рассмотрение императору. По существу, это означало передачу дела верховному суду Таланака.

Солдаты запротестовали. Дело могло тянуться годами, прежде чем его решат. А к тому времени судебные издержки пожрут большую часть наградных денег.

Припугнув всех этой угрозой, Клискат предложил компромисс, который, как он надеялся, окажется удовлетворительным: одна треть пойдет солдатам, другая — гражданским лидерам каравана, начальнику и офицерам, а последняя треть будет разделена поровну между остальными.

Снова возник спор, он не затихал ни за обедом, ни за ужином. Караван все это время не трогался с места.

Когда же все пришли к полюбовному согласию, возникли новые вопросы. Следует ли каравану двигаться дальше, взяв пленников с собой, ожидая, когда магический воздушный корабль появится снова, как обещали розоволикие чародеи? Тогда можно будет передать пленников чародеям? Или большому отряду солдат следует отвести пленных обратно в Таланак, в каравану продолжать маршрут?

Предыдущая страница Следующая страница
×
×