– Что такое? – тут же спросил Фокс.
– Только не говорите Томасу! Он у меня ужас какой ревнивый! Знаете, за мной ухлестывает один из «касперов» – Денис Хопфер. Что, если я приглашу его на свиданье, а вместо меня придет…
– Приду я! – подхватил Фокс. Он во все глаза смотрел на француженку. – Вы очень храбрая девушка, Арно!
Капитан взял ее руку и поцеловал. Нати аж дернулась, Арно заалелась:
– Ну, никакой особой храбрости тут не нужно… Что вам подать на завтрак?
– Что угодно, лишь бы было приготовлено вашими ручками! А… – Фокс показал пальцем вниз. – Что будем делать с беднягой Хиллом?
– Его с утра уже унесли в часовню. Падре подготовит все для завтрашнего погребения.
Несмотря на происшедшее, Лис аппетита не потерял. А Нати ковырялась в каше с неизвестно чьим – или понятно с чьим? – мясом. А восхитится ли ею Фокс, когда обо всем узнает? Или для восхищения храбростью девушки от девушки требуются еще и белокурые локоны, точеный профиль и соблазнительная фигурка? Запив не лезущий в рот завтрак разведенным вином, Нати сказала:
– Мне кажется, про Ведекера упоминал тот парень, Стоукс, что выудил нас из воды. Помнишь?
– Кстати, да… ну что, снова прогуляемся? Только надо вооружиться, а то что-то в этом благословенном Городе становится неспокойно.
Нати нехотя вылезла из-за стола. Снова беготня, а у нее ноги после вчерашнего дня еще гудят. Хотя лучше, чтобы эта Арно не маячила перед глазами у ее влюбчивого капитана. Да и епитимью от падре Доминика следует-таки выполнить.
Юнга брел где-то позади, точно утомился. Эндрю думал о плане Арно. Отчаянная девчонка! Но она лучше знает, с кем в Городе можно разговаривать, а кто адмиральский прихвостень.
– Ну что ты там плетешься? – наконец раздраженно окликнул он. Нэтти быстро догнал его, пристроился рядом. Начал нерешительно:
– Знаешь, Лис, мне надо тебе кое-что сказать…
Эндрю даже не пришлось поднимать руку, чтобы тот замолчал, – юнга и сам услышал, закрутил головой. Крик повторился.
Женский крик.
– Кажется, там! – Нэтти припустил так быстро, что Фокс даже не сразу его догнал. Поймал за ремень.
– Погоди! Пошли осторожней!
Теперь они различали и мужские голоса. Смех. Что-то разбилось. Ругательства.
Вся эта какофония доносилась со старой шхуны под названием «Эва». Они неслышно забрались на чисто выскобленную палубу. На натянутых веревках сушились потрепанные юбки.
– Чтоб вам гореть в аду! – с отчаянием воскликнул женский голос.
Нижняя палуба? Каюта?
– Ты что, красотка, да я уже почти в раю! Ну, не кусайся, и тебе понравится!
– Я – первый, – одними губами произнес Фокс.
Двери оказалось достаточно хорошего пинка – та сорвалась с проржавевших петель и огрела одного из мужчин. Оценив обстановку – на полу барахтаются двое (голые разведенные женские колени), третий стоит наготове со спущенными штанами, еще один медленно выбирается из-под двери – Фокс не стал тратить слов. Пуля вошла стоявшему прямо в голый жирный живот. Оглушенный дверью шарил у пояса, нащупывая свою саблю, но уж очень медленно…
Два выпада шпагой – и сабля ему так и не пригодилась.
Эндрю стремительно развернулся и увидел чудную картинку: монашек Нэтти оседлал не успевшего подняться насильника, вздернул его голову за волосы и полоснул ножом по выгнутой шее – точно резал овцу. Причем так деловито, будто проделывал это каждый день.
Кровь хлынула на женщину фонтаном, та взвизгнула и, перебирая руками-ногами, выбралась из-под придавившего ее мертвеца.
Нэтти поглядел вниз. Задумчиво слез с трупа и уселся рядом, обхватив руками колени. Даже в полумраке каюты было видно, как резко он побелел. Ну ничего, блевать ему нечем, утром юнга и не ел почти.
Раненный в живот, придерживаясь одной рукой за брюхо, а другой – за все попадавшееся на пути, скулил и продвигался к выходу. Он не понял, что уже умер, и даже умудрился дойти до ступеней. Там и упал.
Женщина в разорванной одежде стояла, держась обеими руками за стол. Длинные растрепанные волосы свешивались на ее склоненное лицо.
– Мисс… мадам… вы как?
Та молчала.
– Надеюсь, – Фокс обвел шпагой поле битвы, – это были не ваши приятели?
Женщина откинула с лица волосы. Приятная, среднего возраста. Только свежие ссадины и своя и чужая кровь портили общее впечатление.