Осень на краю

Стучать-то он стучал, однако ему не отпирали.

Мимо проскользнула по своим нужным делам босоногая всклокоченная женщина в одной рубашке. Окинула заинтересованным взглядом Станиславу Станиславовну, пробормотала:

– Ишь ты, фря… – и, ежась, отправилась дальше, в зловонную темноту.

Смотритель громыхнул по дверям кулаками в две силы.

– Кто там? – отозвались изнутри лениво. – Охота же, прости Господи, какому-нибудь кобелю борзому…

– Счетчики по переписи, – сурово ответил смотритель.

– В таком разе пожалуйте, – вдруг подобрел голос.

Дверь, чмокнув, отлипла. Вошедших так и обдало жаром да вонью!

«Был бы я дамою, – подумал Шурка, – по крайности – барышней, так непременно рухнул бы в обморок прямо тут». И даже руки простер, чтобы удобней было подхватывать Станиславу Станиславовну, ежели, к примеру, вздумает рухнуть она.

Девушка, впрочем, зажала носик душистым (ваниль!) нежно-розовым платочком, но бодро двинулась в темноту вслед за Охтиным.

– Прибавь огня в лампе! – велел смотритель громогласно.

Закопошились потревоженные люди. Кто с любопытством высовывал вперед взлохмаченные головы, кто стремился уползти в уголок, где потемней.

Станислава Станиславовна начала считать поштучно женщин и детей, разыскивая среди них крестьянок местных или беженок, а Охтин интересовался ценой за квартиру и пересчитывал мужчин.

Шурка пока так просто стоял, озираясь.

– Тебе бабу или мужика показать? – смеясь, спросила веселая босячка. – Вот, гляди, баба, а вот… – Она сорвала с головы платок: голова оказалась гладко остриженной. Сообщила, смеясь: – В больнице обкорнали. Мой-то, как увидал этакую красоту, так и сказал: ступай, говорит, откель пришла. И вытолкал, черт!

Шурка вяло улыбнулся. Его замутило. Что за кислый запах такой? А, да ведь это денатурат! Вот где его, конечно, вволю! То-то народ весел!

Пересчитав копошившихся людей, переписчики вышли.

Охтин перехватил Шуркин взгляд и покачал головой.

Ясно, Баженова он в этой ночлежке не видел.

«Вот кабы увидал да сразу сказал бы нам – дело, мол, сделано, можно домой идти…» – немножко помечтал Шурка о несбыточном.

В соседней комнате веселились нищие и пришедшие к ним гости-женщины. На полатях сидел и раскачивался, как маятник, слепой, которого Шурка всю жизнь, сколько себя помнил, видел на Ивановском съезде. И никакой он не слепой оказался…

Среди женщин были пьяные девчонки лет одиннадцати, от которых несло денатуратом, как от керосинки.

Охтин явно оживился, так и бросал взгляды по сторонам. Он-то высматривал Баженова, а девчонки думали, что переписчик ими прельстился, и строили ему глазки, и выставляли тощие ножки, а порой отпускали забористое словечко, от которого у Шурки вяли уши. Станислава Станиславовна несколько раз быстро утерла глаза, и Шурка понял, что она плачет.

Вздохнули облегченно, когда вышли отсюда. Охтин вновь покачал головой – Баженова нет, значит, нужно идти дальше.

Ночлежка открывалась за ночлежкой, переполненные растрепанными женщинами, мужчинами, молодыми и старыми, красивыми и отвратительными, безразличными и отчаянно безобразными. Шурка уже потерял им счет, а ведь и впрямь нужно было считать и записывать! «На воздух бы!» – мечтал он отчаянно.

Койки «нарочников» кой-где задернуты ситцевыми пологами, а в одной ночлежке койка оказалась забита досками, посредине навешена дверка с замочком. Из нее, как из собачьей конуры, высунулась злая старушонка, и, разбирая костлявой рукой спутавшиеся волосы, она «пролаяла» на переписчиков:

– Живу вот… хошь считай, хошь нет, мне все равно… гляди, самим хуже будет… печать на вас… печать сатаны…

Весь ночлежный сброд развесил на веревках свои онучи, юбки, порты, всевозможную «лопатину», ^[10] отсыревшую днем, теперь всю ночь обреченную киснуть в чаду и перегаре денатурата.

Веревки, как паутина, оплели комнату по всем направлениям. На полу, скорчившись калачиком, прикорнули дети. Скорей бы пересчитать да уйти!

Но, выйдя из одной ночлежки, попадали в другую. Словно конца им не было!

Почти в каждой ночлежке на железной печке стояла опара для блинов.

– Без дрожжей не взойдет, – хмыкнул Охтин.

– У нас взойдет! – хвастливо подмигнул какой-то человек – видно, из тех, про которых говорят, что у него брюхо болит, если видит, где плохо лежит.

---

10 Обноски, старье, тряпье. (Прим. автора).