Осень на краю

– Где немцы?

– А вон, из лесу появляются, за бугорком!

Другой возразил:

– Полно врать! Это наши отступающие части.

– Конечно, наши, – добавил еще кто-то.

– Ложись знай в окоп, чего ерунду-то порешь!

Дмитрий навел бинокль на то место, куда указывали солдаты. На поляну действительно выходили и выбегали группами какие-то люди, но за дальностью трудно было разобрать, немцы или действительно наши. Между тем они все придвигались к залегшей роте.

– Это немцы, вашескобродие! – крикнул один из взводных Дмитрия, посмотрев в бинокль.

Но тут же кто-то опять закричал:

– Наши!

Черт их разберет!..

Теперь Дмитрий уже и сам видел в бинокль, как будто у тех людей на головах что-то блестит вроде касок… Неужели немцы?

Кое-кто из солдат изготовился было стрелять, защелкал ружейным затвором…

– Не стреляй, чертова кукла! – грубо крикнул кто-то. – Разве не видишь – наши!

Вот приближавшиеся вбегают на бугорок в версте перед окопами, вот еще небольшая цепочка…

Что это? Над головой Дмитрия провизжало несколько пуль. Вот еще…

– Ложись! Стреляй! Немцы, немцы! – загалдели все вокруг.

Теперь в бинокль ясно было видно, что это именно немцы. Черные каски отчетливо вырисовывались. Стрельбу немцы производили в положении с колена, то и дело перебегая небольшими цепями в сторону русских позиций. Перебегут несколько шагов, опустятся на колено и стреляют. Но рота Дмитрия тоже не зевала. Как только противник поднимался, рота открывала частый ружейный огонь.

Начался и орудийный обстрел; а с другой стороны вдруг послышалось мерное татаканье пулемета…

Временами неприятельские пули сыпались на насыпь окопа в таком ужасающем количестве, что создавалось впечатление, будто сильный дождь барабанил по стеклу… Слышалось частое монотонное: «Кла-ла-кла-ла…» «Тах-тах-тах!» – отвечали солдатские ружья.

На желтом фоне жнивья на поле местами росла картошка, резко выделяясь яркой зеленью ботвы. Левее роты Дмитрия, непосредственно примыкая к ней, тоже была картошка, и немцы отчаянно стремились проникнуть туда – частью ползком, частью перебежками, чтобы лучше укрыться и поражать роту с фланга. Солдаты то и дело перекрикивались:

– Не зевай – гляди в картошку! Стреляй! Ползут, ползут! Гляди налево! Поглядывай!

«По совести сказать, – подумал Дмитрий, – мы работаем отлично». Впереди, в разных местах, уже масса немцев лежала неподвижно. Но на смену им из-за бугорка появлялись все новые и новые цепи. Кое-где они целиком подкашивались русскими пулеметными очередями.

Бой кипел.

Солнце медленно-медленно поднималось над лесом.

– Отдохни, Донцов, не высовывайся зря, – сказал Дмитрий сидевшему рядом в окопе фельдфебелю. У того уже и затвор с трудом работал от беспрерывной стрельбы.

А порой Дмитрия страшно возмущало то, что он долго тянет с выстрелом:

– Да стреляй, что ли! Какого черта так долго целишься!

– Никак нельзя, васкородие! Зачем пуле пропадать даром? К тому ж у нас на таежной охоте иначе нельзя. Промажешь – кабан, или рысь, или тигр тебя достанут, кто клыками, кто зубами, кто лапой. – И опять сосредоточенно прицеливался.

– Ведь ранят или убьют тебя, дурака, если будешь так долго прицеливаться.

– Никак нет, вашескобродие, они стреляют плохо… Ай, ай!

– Что такое?!

– Немного царапнуло ухо!

Дмитрий пригляделся: действительно, у Донцова из правого уха сочилась кровь. Рана, к счастью, оказалась несерьезной. Дмитрий перевязал фельдфебеля, и тот как ни в чем не бывало снова начал методично передергивать затвор, приговаривая:

– Ничего, пройдет. Это пустяки, вашескобродие.

Потом Дмитрий и Донцов закурили из офицерского портсигара и начали распознавать орудийные выстрелы:

– Это чей?

– Он, паршивец, дунул!

– А это?

– Кажись, что наш, васкородие! Вашескобродие… – вдруг пробормотал Донцов. – Помните ай нет, приходил такой рыжий, вас искал? А вы, сказывали, под обстрел в то время попали. Так с ним, с тем унтером, секретничал Санька Белополькин. Тот, васкородие, которому однажды шинель на спине осколками пробило.

– Помню, – удивился Дмитрий. – Ты тогда еще сказал, Бог-де шельму метит.

– Так точно, метит!

– Отчего ты мне раньше не сказал?

– Оттого что теперь Белополькина ранило, в лазарете он. Якобы прислал весточку кому-то из земляков своих – ногу отрезали. Отвоевался! Как видите, его судьба и так наказала. А пока он с нами был, не мог я на товарища на своего, на солдата, вам донести. Теперь-то ему все равно…