Осень на краю

Русановы переглянулись.

– Вы кого имеете в виду? – напряженным голосом спросил Константин Анатольевич.

Охтин не ответил, только вздохнул.

– Откуда вы знаете? – изо всех сил улыбаясь, проговорил Шурка.

– Помните, я упрекнул вас, что не читаете «Листка»? А между тем именно два дня назад там появилось объявление, подписанное небезызвестной m-lle Pora, объявляющей, что француженка-беженка ищет работу и живет по такому-то адресу (несуществующему, кстати) в квартире номер два. То, что объявление касаемо было вас, не вызывало сомнений.

– Почему? – изумился Шурка.

– Да потому, что вы до этого уже дважды, а может быть, и трижды избегли уготованной вам смерти. Ваши приключения ночью по пути на Спасскую, потом в Андреевском доме… Не стану уверять, что пассаж в Сормове был спланирован заранее, однако очень может быть, что Мурзик там присутствовал и с помощью провокатора Силантьева (фамилия того «пролетария» установлена) натравливал на вас толпу. Впрочем, сие точно неизвестно, тут имеют место только наши предположения. Но не удивлюсь, если они оправдаются.

– Вы что говорите? – сдавленным голосом спросил Русанов-старший.

Охтин словно очнулся от того ража, который владел им весь вечер. У него сделалось пристыженное выражение лица, и голос начал звучать так же сдавленно, как у Константина Анатольевича.

– Ради Бога, – пробормотал он, – извините великодушно, господин Русанов. Я не подумал… Простите меня, дурня. Работа, знаете, такая, что железом о железо все время, ну и забылся. Вам сын ничего не рассказывал? Понятно, ничего. А я ляпнул. Ну, я не знаю, может быть, вы, Александр, сами батюшку в подробности посвятите?

– Подробности? – каким-то ужасным тоном повторил Русанов. – А какие… а что… а чего подробности? Как его били и лишь чудом не убили до смерти?

Охтин пожал плечами и сказал с таким выражением, словно речь шла о партии в винт или, к примеру, об игре на бильярде… да-да, именно на бильярде, учитывая особую актуальность бильярдной терминологии для текущего момента:

– Ну, знаете ли, особенно не нужно преувеличивать. Сын ваш вполне жив, и я буду очень удивлен, если вы обнаружите на его теле хоть одну рваную, резаную или колотую рану. Некоторые ситуации неприятные были, о них можно обмолвиться, но преувеличивать их значение не стоит. Просто крутился он рядом с очень опасной барышней, которая отчего-то, я сам не пойму отчего, возомнила его страшней и опасней и господина Смольникова, и меня, недостойного, и всего сыскного отдела, вместе взятого.

– С чего вы взя… – издал было короткий вскрик Шурка, но тут же осекся. Вспомнил, как стоял рядом со Станиславой Станиславовной около дома на Спасской и, захлебываясь, плел ей о том, как он, именно он, обнаружил списки Кандыбина, и углядел странности в адресах, и задался загадкой цифры «2», и обратил на это внимание агента Охтина… Одним словом, как выразился бы какой-нибудь фронтовик-артиллерист, вызвал, дурень, огонь на себя. И едва не был уничтожен превосходящими силами противника. – А… – пробормотал Шурка, – мне теперь многое понятно. Вот, значит, почему вы решили Станиславу Станиславовну непременно взять с собой «на перепись». Вы хотели ее под наблюдением держать?

– Да, – кивнул Охтин несколько виновато. – Вот только появление там Мурзика явилось для нас неожиданностью. Но все, на счастье, обошлось. А то, что после визита к вам Грачевского парочка ваших, так сказать, коллег из «Энского листка» перепугается и события начнут развиваться с опасной скоростью, мы предугадали, оттого и не выпускали вас из-под наблюдения все эти дни и ночи.

– Ночи? – с тем же странным выражением спросил Русанов-старший.

– Ну да. А что? – удивился Охтин. – Вы что же, думали, он ночи напролет в номерах «Магнолия» проводит или где-нибудь на Самокатской площади по трактирам валандается? Нет, господин Русанов, ваш сын – весьма добропорядочный молодой человек, он очень много работает. Да ведь, слава Богу, наследственность у него хорошая.

Видимо, Охтин хотел сделать комплимент семейству Русановых. Однако отец и сын внезапно покраснели.

Шурка вспомнил, как два года назад делал предложение Кларе Черкизовой: «Я готов даже жениться на вас, только бы обладать вами!», а еще некоторые свои мысли относительно Станиславы Станиславовны. И подумал: «Да что же я за дурак, вечно влюбляюсь не в ту женщину, в которую нужно? Может быть, я вообще в женщинах ничего не понимаю?!»