Осень на краю

– Насколько я понимаю, у вас есть возможность занять отдельное купе, – сказал он. – Пассажирский вагон почти пуст: вы да еще две дамы. Повезло вам. Возможно, что где-нибудь на промежуточных станциях подсадят кого-то из господ офицеров, но это уж как Бог даст.

– Ну и ну, – усмехнулась сестра Ковалевская, – в воинском эшелоне три женщины. Чудеса, да и только. А не боитесь, ну, знаете, как боятся моряки: мол, женщина на корабле…

– Так ведь мы же не на корабле, – улыбнулся в ответ помощник начальник эшелона, – и у нас нет ни одного моряка в списочном составе бригады и пассажиров. Пехтура, артиллеристы – так что на все предрассудки нам наплевать и забыть.

– Слушаюсь, – кивнула сестра Ковалевская. – Наплевать и забыть! Разрешите пройти в вагон?

– Вас проводят, вещи донесут, – сказал помощник начальника поезда. И, заметив недовольную вспышку в темных глазах, пояснил: – Прошу прощения, но с больной ногой вам трудно будет идти по вагону с вещами.

Позвал солдата. Тот подхватил портплед и громоздкий саквояж с облупленным красным крестом на боку – все имущество милосердной сестры Ковалевской.

– Благодарю вас, – сказала она, обращая к помощнику начальника усталое темноглазое лицо. – Вы очень любезны, спасибо.

– Спокойной ночи, сударыня, – проговорил помощник, с усилием подавляя зевок, и подумал, что наконец-то и ему можно на некоторое время прилечь. Самое малое часа три поезд будет в пути без всяких остановок.

За Ковалевской закрылась дверь. «На кого же она похожа?» – снова подумал помощник начальника поезда, стаскивая сапоги.

Он уже лег, уже начал засыпать, когда вдруг сообразил: в лице сестры Ковалевской было что-то собачье. Эти слегка навыкате карие, блестящие глаза, толстые щеки… Она похожа на мопса, вот на кого! На толстого мопса!

Марина свернулась клубком и натянула на голову одеяло. В вагоне топили, было даже душно, однако ее бил неутихающий озноб. На одеяло она набросила полушубок, но все-таки мерзла. Именно поэтому она легла не раздеваясь, хотя постель была застелена отличным, просто-таки довоенным, пусть не крахмальным, но отлично выстиранным и проглаженным бельем.

Давно она не спала на таком белье. Больше двух лет!

Впрочем, дело было не только в том, что она мерзла. Раздеваться было страшно. А вдруг ворвутся… вдруг узнают… вдруг сорвут дверь с криком: «Убийца! Это не Ковалевская! Берите ее!» – и поволокут куда-то… на расправу… а она окажется в одной рубахе. Поэтому она сейчас лежала в неудобной позе, и неровно обшитая горловина серого платья натирала ей шею.

Это платье из серой полушерстяной материи она сшила сама, спеша и проклиная все на свете, хотя всегда любила шить, да и умела – это, пожалуй, было единственное, что ей всегда удавалось из домашних дел. Марине пришлось сшить его заранее, потому что она знала: платье худой Елизаветы Васильевны Ковалевской не налезет на громоздкое тело Марины Аверьяновой. Да и потом, как это… снять с мертвой… надеть на себя… Довольно и косынки, без которой не обойтись!

Она все продумала, приготовила заранее, и вот три часа назад задуманное ею свершилось. Жизнь должна начаться заново и идти иначе. Марина даже не предполагала, что это пройдет так легко! А впрочем, ей и делать-то почти ничего не пришлось – все устроил Ждановский. Однако план был разработан самой Мариной.

Доктору предстояло дождаться, пока от Ковалевской разойдутся гости, пришедшие проститься с ней, уйти вместе с ними, чтобы другие непременно его видели и могли подтвердить, что он ушел. Затем Ждановский должен был вернуться под предлогом, будто хочет проводить Ковалевскую на вокзал…

Елизавета Васильевна, конечно, удивилась: у них со Ждановским сложились довольно натянутые отношения. Их и раньше-то дружескими трудно было называть, а с тех пор как она узнала от Васильевых, что доктор довольно часто общается с Мариной Аверьяновой, она и вовсе начала его сторониться.

Кто знает, быть может, Ковалевская даже заподозрила Ждановского в пособничестве побегу пленных. Может быть, решила, что именно он рассказал, где они могут раздобыть транспорт. Но она об этом никому ни слова не сказала – наверное, вспомнила, что сама же и открыла секрет гаража Марине Аверьяновой, так что получалось, что к злосчастному побегу Ковалевская тоже руку приложила.

Одним словом, все время, проведенное ею в Х., Елизавета Васильевна сторонилась Ждановского, и поэтому ему было понятно удивленное, растерянное выражение ее лица, когда он вот так, ни с того ни с сего, появился перед ней и предложил помощь.