Осень на краю

– Вы что же, сударыня, рентгеновские снимки читать обучены? – осведомился раненый с усталой ухмылкой, в которой можно было обнаружить лишь самый легкий намек на фривольность.

– Да что ж тут сложного? – показала дама в улыбке ослепительно белые зубки, следуя рядом с носилками. – Все видно ясно, для того, полагаю, и придуман рентген.

– Ну, тогда вы сами видели: дела мои швах.

– До шваха, насколько мне известно, вам пока далеко, – как-то не слишком уверенно возразила дама. – Хотя, конечно, положение нелегкое. Разбитый тазобедренный сустав вызвал укорочение левой ноги на полтора сантиметра, так что вы останетесь на всю жизнь хромым, в лучшем случае – прихрамывающим. Дело осложняется тем, что осколки разрывной пули, поразившей вас, и осколки разбитой кости попали вам под легкие, что сразу не было замечено врачами санитарного поезда. Поэтому вы уже перенесли три операции, но впереди еще, самое малое, две.

– Бог ты мой… – пробормотал раненый, видимо, ошарашенный. – И все это вы прочли по моим снимкам?

– Не стану вас более мистифицировать, – покачала головой дама, – я говорила с вашим хирургом, профессором Пивованским. С тем самым, кто вас оперировал и еще будет оперировать.

– Дай ему Бог здоровья и долгих лет жизни, верно? – сказал раненый.

– Верно, – согласилась дама. – Я ему тоже очень благодарна за то, что он вернул вас к жизни. Однако никто – ни Пивованский, ни даже сам Господь! – не может дать никаких гарантий, что вы на самой сложной операции не впадете в коматозное состояние – теперь уж безвозвратно… И тогда очень многие ваши земные дела так и останутся нерешенными, а обязательства – неисполненными.

И она многозначительно примолкла.

– А, ну да, – забормотал раненый, – я понимаю… Конечно! Обязательства, касаемые… ну да. Не сомневался, что рано или поздно вы меня найдете и потребуете своего. Причем в самой резкой форме. Только не ожидал, что тот, кто приставит мне нож к горлу, будет выглядеть столь обворожительно. Почему ко мне явились именно вы, красавица… извините, не припомню вашего имени, а не какой-нибудь ужасный мсье Иванов?

– Ну, во-первых, имени моего вы помнить не можете, ибо нас друг другу не представляли. Меня зовут Инна Фламандская. Разумеется, это псевдоним – и литературный (я поэтесса), и партийный. Настоящего моего имени вам знать не нужно, к тому же оно, – дама ухмыльнулась, – далеко не столь благозвучно. Во-вторых, мсье Иванов такой же Иванов, как я Фламандская. В-третьих, не тратьтесь на комплименты мне. Однако я сделаю комплимент вам, Дмитрий Дмитриевич. Я не ожидала, что вы с первого взгляда меня узнаете и, мало того, признаете свое поражение. Я-то думала, мне придется напоминать вам обстоятельства нашей встречи, игорное заведение «Попугай!» в Энске, аромат фиалковой эссенции, которым были пропитаны ваши карты, приемы господина Морта… А вы даже не дрогнули, меня увидев. Понимаете, конечно: сколь веревочке ни виться, конец один будет. Впрочем, ваше хладнокровие я запомнила еще по первой нашей встрече.

– Ну, подумаешь! – хмыкнул раненый, которого и в самом деле звали Дмитрий Дмитриевич… Дмитрий Дмитриевич Аксаков, если совсем уж точно.

Бессловесные санитары тем временем переложили его с носилок на постель в просторной офицерской палате.

Дама, сбросив ротонду, осталась в лиловом же платье, облегающем ее фигуру, как перчатка, и устроилась на краешке постели, возбудив среди остальных обитателей палаты чуть ли не сильнейший фурор, чем возбуждала в коридоре. Да, конечно, сильнейший – ведь среди офицеров было гораздо больше тонких ценителей красоты, чем среди солдат, которые находились в коридоре и пялились на даму в лиловом без всякой почтительности.

– Подумаешь! – повторил Аксаков. – Нас, фронтовиков, так просто не возьмешь! Мы ко всякому привычны, отрастили ужасно толстую шкуру. О тонкости чувств забыли. Хотя… Знаете, был и у нас случай поразительный – по силе этих самых чувств. Месяц тому назад приехал награждать нас сам государь император Николай Александрович. Вот, видите темляк? – указал он на нашивку, прикрепленную к халату. – Удостоен Георгиевского креста лично из августейших рук… Так вот один солдат, когда к нему приблизился его императорское величество, внезапно вскочил, вытянулся во фрунт – да и упал замертво. Вот это, я понимаю, чувства… а я что ж… толстокож…

Дама посмотрела на раненого в замешательстве. Он как-то подозрительно резвился… Ему было как-то подозрительно все равно, что она здесь и вот-вот заведет с ним разговор, который… разговор, продолжения которого он умудрялся избегать целых два года!