Чайная книга

У двери он вручил ей тяжелую связку: старый ригель и длинный ключ с одной бороздкой — от входа, легкомысленный латунный — от бывшего «ее» замка, тяжелый, с двумя бороздками — от дворницкой клетушки под лестницей дома № 8 по Владимирскому проспекту. В эту клетушку она уже относила сегодня ватник, оранжевый жилет и две новенькие жесткие метлы.

Ритка грохнула связку ключей на телефонную полочку и, повоевав с неповоротливым диском допотопного аппарата, набрала номер:

— Алекс, это я. Я, говорю, это Тунгус. У меня теперь есть комната, на улице Марата, там еще Музей Арктики и Антарктики, в соседнем доме, в первом дворе, вход напротив арки. Только тут нет электричества и вообще ничего нет. У тебя не найдется какого-нибудь старого одеяла? На время. Да, я сегодня смогу как-нибудь. Ой нет, я рада, конечно, приходи. Пятый этаж, квартира тридцать шесть. Ко мне три звонка.

Она положила тяжелую черную трубку и прошла, запоминая новый путь — длинным коридором и коротким, к порогу дырявой двери, и вот оно, ее питерское жилище, пятнадцать квадратных метров. В общаге на эту площадь влезало пять кроватей, и четыре тумбочки, и два стола, и три табуретки, и узенький шкаф. Ее дом был ошеломительно пуст — от грязного высокого окна до ниши, в которой сохранились древние розовые обои в золотых букетах. На хваленом паркете, который «чистый дуб», валялись два ирисочных фантика, смятая пачка из-под «Магны» и пивная пробка. За окошком — рукой подать — облезлая желтая стена и кухонное окно с распахнутой форточкой, если лень идти по коридору, можно смело прыгать с подоконника на подоконник. В кухне было пусто, крашеные стены, драная клеенка на чьем-то столе.

Ритка порылась в сумке, вытащила старую футболку, какую не жалко, прокралась в ванную и взяла самое заброшенное ведро, в крапинках ржавчины и без ручки. Серый паркет намокал стремительно, темнел, шершавился, цеплялся за тряпку. Вода через два отжима стала мутной, а через три минуты — буро-черной. Ритка на коленях проползла все пятнадцать квадратных метров своего королевства. Сменила воду, проползла еще раз. И еще. Выливая третье ведро, почувствовала затылком пристальный взгляд, обернулась:

— Здравствуйте.

— Тряпку в толчок не упусти, — поприветствовала ее монументальная старуха, обернутая по пояснице пуховым платком. — Наберут тут бестолочей. Ничего толком не умеют.

В комнате теперь пахло не пылью, а мокрым деревом. Ритка задубевшими от ледяной воды руками еще раз выполоскала тряпку.

До прихода Алекса она вымыла окно, отскребла подоконник и протерла кафель печки, насколько достала. Гость скинул кроссовки у двери и выгрузил из рюкзака спальник, синий в красный цветочек.

— Смотри, разве это не универсальная мебель настоящего дикого тунгуса? Кровать, кресло и скатерть в одном флаконе. Владей!

Они постелили спальник на едва просохший пол под окном. В рюкзаке у Алекса, как обычно, случился портвейн — «это такой неразменный портвейн» — и стальной стаканчик. А еще книга «Сто лет одиночества», которую он оставил уходя, потому что эту великую книгу должен прочитать любой финн и друг степей калмык, не говоря уж о некоторых тунгусах.

Мама, узнав о Риткиных подвигах, только вздохнула. Про Алекса ей, впрочем, Ритка не рассказывала, просто сказала, что у нее в Питере уже есть друзья.

Занятая комната стремительно прорастала жизнью. Утром, в полусне сбегая по лестнице, Ритка обнаружила между третьим и вторым этажом венский стул — немного забрызганный побелкой и довольно скрипучий, но вполне крепкий. Вечером татарин Мухаммед без долгих разговоров принес стремянку и моток провода, и ночью Ритка уже читала про городок Макондо при свете лампочки в сорок ватт. Через два дня к стулу добавился стол (в девичестве ящик из-под какого-то заморского пойла) и здоровенный квадрат толстого пенопласта. Теперь спальник поднимался над полом на почтенные пять сантиметров. Следующей добычей стало зеркало — мутное, в тусклой золоченой раме. Риткино лицо в нем отражалось по-русалочьи — зеленоватым и чуть чешуйчатым.

В сентябре, получив перевод от мамы, Ритка пошла на рынок, бюджетно затариться на месяц, и обнаружила себя в странном месте. Повсюду метались растерянные и встревоженные тетки с сумками, зловеще чернели ценники, переписанные наспех от руки. Деньги обесценились моментально, все перевернулось с ног на голову. Гречка стоит семнадцать рублей. Баночка красной икры тоже семнадцать рублей. Растительное масло сорок рублей, как коньяк, что же это делается? Ритка осмотрелась и поняла, что находится в стране феерических возможностей. Сбережений у нее нет, экономить бессмысленно, терять ей все равно нечего, вся наличность до зарплаты — вот она, в кармане. И как же классно, что она все-таки устроилась работать, вот сейчас бы еще и жить на одну стипендию! Мешок крупных серых макарон, самых дешевых, сахар, сто чайных пакетиков с принцессой Нури, рис, гречка, бутылка масла — вот и весь матушкин гостинец. Пересчитав остатки, Ритка махнула рукой и совершила трату, на какую бы нипочем не осмелилась при нормальном течении жизни. Деревянный ящичек, еще неделю назад он стоил целое состояние, а нынче за эти деньги и круп толковых не купишь. Продавец не сориентировался, а Ритка вот успела, протянула несколько бумажек и теперь тащит с базара драгоценность, настоящий крупнолистовой чай дарджилинг. Не пуэр, конечно, но надо же с чего-то начинать.