59  

Возле дома призрак окончательно пал духом и принялся многословно сетовать на предстоящую скуку, но тут уж я проявил твердость, развел руками – дескать, прости, ничем не могу помочь – и был таков. Стремительно пересек Гребень Ехо и свернул под мост, где можно было спрятаться от посторонних глаз и изменить облик. Но не успел. Меня тут же цепко ухватили за полу лоохи. Я еще не успел обернуться, а уже понял, кто это. У старшины наших портовых нищих дыхание пахнет медом, как у всех уроженцев Уандука. Как он ни старается перебить этот запах выпивкой, табаком и дешевой жратвой – все без толку.

– Хороший день, Коба, – сказал я. – Рад тебя видеть.

Это была чистая правда. У Кобы светлая голова, пронырливый ум и трезвый взгляд на вещи. Когда он перестает ломать комедию и прикидываться никчемным попрошайкой, ему и вовсе цены нет. При том что Коба ловкач каких мало и предлагает помощь только в тех случаях, когда это по каким-то, далеко не всегдаочевидным мне причинам выгодно ему самому, пользы от него много больше, чем от дюжины моих лучших агентов.

– Я тебя тут нарочно караулю, – сказал Коба. – Видел, как ты шел домой, чуть ли не в обнимку с каким-то мертвецом, не стал вас останавливать. Стоял, прикидывал, послать зов или подождать, пока назад пойдешь, не ломиться же к тебе в дом в таком виде. Пока думал, ты сам пришел.

– А что, призрака уже было видно? – огорчился я. – Вроде еще светло.

– Ты что ж, думаешь, я их только ночью вижу, как все? – изумился Коба. – Обижаешь.

– Ну извини, – ухмыльнулся я. – У тебя, знаешь ли, слишком много достоинств, невозможно все держать в голове… А, собственно, зачем ты меня караулил? Что-то стряслось?

– Стряслось или нет, не знаю. Но кое-что мне очень не нравится. Подумал, может, ты объяснишь, откуда в Ехо вдруг объявилось столько беспризорных детей? С чего бы? Сейчас не Смутные Времена.

Я тут же вспомнил мрачную компанию детишек, два дня кряду сидевшую напротив лилового дома, и похолодел от предчувствия. Хотя, казалось бы – ну, дети. Подумаешь. Одни играют в дурацкую, неизвестную мне игру, другие ошиваются среди портовых нищих – какая тут связь? И даже если связь обнаружится, все равно непонятно, с чего бы мне холодеть.

—“Столько” – это сколько? – спросил я, усаживаясь на влажную траву и доставая из кармана трубку.

– Больше дюжины.

– О чем ты говоришь, Коба? По моим сведениям, никаких беспризорников в столице давным-давно нет. Желающие принять в семью сироту уже в очередь выстроились, ждут годами, когда таможенники извлекут из корабельного трюма очередного малолетнего бродяжку, потому что своих бездомных детей в Ехо уже не осталось.

Он тоже уселся на траву, напротив меня, извлек откуда-то из-под драных лоохи, которые носит зачем-то по дюжине сразу, надевая одно на другое, трубку из белого подводного дерева, инкрустированную кусочками панциря арварохского жука. Сколько может стоить такая роскошь, я знаю очень хорошо: долго приглядывался к подобной вещице в ювелирной лавке, в конце концов счел цену непомерной и отступился. А Коба, кто бы сомневался, может себе позволить.

– Угости табачком, добрый человек, – уныло зачастил один из самых богатых граждан Соединенного Королевства. – Поделись с бедняком! – и лукаво мне подмигнул. Дескать, не серчай, что кривляюсь, просто надо всегда быть в форме.

Да я, в общем, так и понял.

Тем не менее табака он взял гораздо больше, чем требовалось, набил трубку, остатки по-хозяйски припрятал на потом, закурил, выпустил из ноздрей облако дыма и наконец заговорил:

– Вот и я был уверен, что беспризорников в Ехо не осталось. Да и с чего бы, времена-то нынче мирные, спокойные… И вдруг мои люди говорят, что под Собачьим мостом на ночь глядя собирается какая-то малышня. Я сходил, поглядел. Да, действительно, дети, четырнадцать штук – считать-то я, сам понимаешь, не ленив. Совсем маленькие – так, навскидку, больше двадцати никому не дашь. С виду сытые, ухоженные, все более-менее прилично одеты – домашние, словом, ребятишки. А время меж тем к полуночи, им не то что дома быть, а уже второй сон смотреть полагается. Но нет, собрались под мостом и расходиться не собираются, причем не играют, не бегают, не шумят, но и спать не укладываются, а просто сидят и молчат.

– Всегда молчат?

– При мне, во всяком случае, молчали. Я же не просто поглядел и ушел – сердце-то у меня на месте. Вышел к ним, стал тормошить, расспрашивать: откуда взялись, что здесь делают, не обидел ли кто, не напугал ли? – не отвечают. Я предложил помощь – дескать, если заблудились, только адрес скажите, куда вас доставить, – молчат, глядят исподлобья, и знаешь, нехорошо так глядят, как пленные энго,[11] которым уже три дня ни жрать, ни спариваться не давали… Ты же на Уандуке бывал, верно? И по невольничьим рынкам на границе с пустыней прохаживался? Видел там энго?


  59  
×
×