Толмач

– Мечи-ит… – осторожно позвал он. – Ты где?

И вот тогда мимо него в полусотне шагов промчался полосатый дикий поросенок. Шаман встал и непонимающе огляделся по сторонам. Вокруг, насколько хватало глаз, шумел один гаолян – на много миль ни тайги, ни даже гор!

И тогда из зарослей гаоляна неторопливо вышла вся семейка: три матки, четыре десятка одинаковых, словно осы из одного гнезда, полосатых поросят и в самом конце – огромный мохнатый секач.

– Великий Эрлик… – пробормотал Курбан, и трубка выпала из его рта. – Опять?!

Ему не нужна была бабушкина смесь, чтобы понять: там, в мире богов и духов, снова все поменялось и на смену Мечит пришел пунктуальный и по-настоящему беспощадный в своей честности Вепрь.

* * *

Когда пространство перестало трещать и сыпать бесцветными искрами, Кан Ся обнаружил, что находится в странном черном вихре и целую вечность его швыряло и бросало из стороны в сторону словно щепку в океане. А затем он опустился ниже и увидел золотого дракона с невыразимо умными нефритовыми глазами.

– Здравствуй, Кан Ся, – вежливо произнес дракон.

– Здравствуй…

– Скажи мне, Кан Ся, кому ты служишь? – поинтересовался дракон, и Кан Ся растерялся, настолько глубоким показался ему вопрос.

Нет, в это мгновение он почему-то не вспомнил ни жены, ни родительской могилы, ни императорской полиции; он брал выше… неизмеримо выше и… не находил ответа.

– Правильно, Кан Ся, – похвалил его дракон. – На самом деле ты не служишь никому. Но правильно ли это?

Кан Ся провалился в смысл иероглифа «правильно», да там и застрял. Он рассматривал каждый штрих кисти, он сравнивал части и целое, внешнее и внутреннее этого многослойного понятия, но дна в нем так и не находил. Слово понятно; смысла – в нем, вечного, как сама Вселенная, – нет.

– Ты ведь знаешь, чьей ты крови, Кан Ся? – поинтересовался дракон.

– Твоей… – выдохнул Кан Ся.

– Тогда почему ты до сих пор не служишь мне?

Кан Ся задумался и – очнулся.

Тело то скручивала, то отпускала неведомая сила, и от этого боль, пронизавшая его от макушки до пят, усиливалась во сто крат.

– Потерпи… – пропел молодой сильный голос, и Кан Ся моргнул и понял, что видит свет.

– Потерпи еще немного, дед… – тихо и напряженно произнес все тот же голос, и Кан Ся с трудом сфокусировал зрение.

Судя по широким скулам, это была монголка. Молодая, крепкая, уверенная в себе. Склонившись над его телом, она старательно шевелила губами, словно проговаривала все, что делает.

– Что ты делаешь, женщина? – спросил Кан Ся и поразился этому чужому, старчески задребезжавшему голосу.

– Зашиваю, – певуче отозвалась монголка, – раньше было нельзя, а теперь пора. Хорошо, что ты проснулся; я не думала, что выживешь.

Кан Ся хотел было посмотреть, что она там, в районе его брюк, зашивает, и не сумел – шея не слушалась.

– Не напрягайся, а то вся работа испортится, – строго одернула его монголка. – Хотя… тебе ведь все равно отрубят голову.

– За что? – удивился Кан Ся.

– Как за что? Ты ведь хунгуз.

Кан Ся задумался. Он знал, кто такие хунгузы, но хунгуз ли он сам, вспомнить не мог.

– Мне кажется, я никому зла не делал… – тихо произнес он.

– Тогда ты единственный в мире… – невесело усмехнулась монголка.

Кан Ся хотел что-нибудь сказать и не нашелся что. Потому что перед его глазами встало, да так и повисло в воздухе печальное женское лицо. Кан Ся помрачнел. Он совершенно точно знал, что как раз ей какое-то горе причинил, но какое именно, не помнил. И лишь когда эта пригрезившаяся женщина произнесла имя – Чжан Фу, – он вздрогнул и вспомнил, с какой немыслимой легкостью отправил ее мужа и своего бывшего подчиненного на плаху.

– Я не хунгуз, женщина, – судорожно глотнув, по-старчески легко прослезился Кан Ся. – Я начальник следственного отдела города Айгунь. В этом-то и вся беда…

– Ух ты! – восхитилась монголка, нагнулась и отхватила нитку зубами. – Все, не шевелись; пусть заживает.

И тогда он вспомнил конец своей карьеры и это жуткое окно во двор.

– А потом… меня арестовали…

– Значит, все-таки ты хунгуз, – заглянула ему в глаза женщина и рассмеялась. – Хорошо выглядишь, старик! А то когда из тюрьмы привезли, был вылитый мертвец.

– Подожди… – удивленно сказал сам себе Кан Ся, – а как я к тебе попал?

– Тебя полиция привезла, – напомнила монголка и отошла к плите. – Сказали, мертвых в тюрьму не берут.