Она подняла голову:
— Нет-нет, ничего не стряслось. Спасибо, что сказал.
— Эй, послушай, ты что… — озадаченно начал он, но закончить не успел: к тому времени, как слова нашлись, Джинни в зале уже не было.
* * *
— Прячешься, да?
— Едва ли это может быть названо именно так, — мягко возразил он, — коль скоро я нахожусь в своей собственной комнате: как ни крути, не самый эффективный способ скрыться.
— Я же не сказала, что ты прячешься от меня, — парировала она.
Брови Драко приподнялись:
— Тогда от кого? — губы дрогнули в улыбке. — Ясно… Имеешь в виду, я прячусь от себя, угадал? Какая прозорливость. Ты меня просто насквозь видишь, Джинни Уизли.
Она тряхнула головой:
— Что наговорил тебе Дамблдор? Ты сам на себя не похож.
— Откуда ты знаешь, что я разговаривал с… — не договорив, он умолк и пожал плечами. — Нет, дело не в старине Альбусе, похоже, я просто начал трезветь. Извини, если что не так — подшофе я вечно флиртую…
— Ты же не пил — даже не подходил к чаше с пуншем.
Драко смотрел на Джинни, словно ожидая ещё чего-то, на что действительно стоило бы отвечать. Джинни залилась румянцем.
— И ничего эдакого не было, разве что твоя дурацкая привычка изображать, будто нам обоим друг на друга глубоко наплевать.
— Я никогда так не говорил.
— Да и зачем?.. Ты можешь отогнать меня без слов — не этим ли занимался весь последний год: отталкивал, только вот недостаточно далеко, перепиливал связавший нас узелок, оставляя самую распоследнюю ниточку… Но ты не можешь заставить себя оборвать её, верно?
— Думаешь, не могу? — исподлобья взглянул Драко.
— Если бы хотел, — медленно произнесла Джинни, — давно бы это сделал. Ты не позволяешь себе никого любить потому, что считаешь, будто это уничтожит вас обоих. Именно потому влюблённость в Гермиону стала просто-таки воплощением твоего идеала, ведь ты бы никогда её не получил. Что до Блэз, ты её и вовсе не любил — жестоко, кстати говоря, хотя с твоей извращённой логикой ты, наверное, полагал, будто добр к ней. И я…
— И что ты? — Драко сейчас стоял прямо-прямо, всё напускное равнодушие разом исчезло. Лицо не отражало ни единой эмоции — Джинни пришло на ум сравнение с запертой шкатулкой, по крышке которой невозможно угадать, какие ящички-отделения прячутся внутри. За долгие месяцы она навоображала бог весть чего, но открой она шкатулку — и содержимое окажется совершенно другим. Возможно, всё разрешится именно сейчас. — Что ты хочешь услышать? — задумчиво и очень спокойно спросил он. — Уродливую правду или прекрасную ложь?
— Я хочу правду. И всегда хотела от тебя именно правды.
Драко резко хохотнул.
— Ой, ладно, прекрати! Ничего милого сердцу в правде нет, Джинни, особенно в моей правде: сплошные осколки, и какие острые — потянешь за один, да руки-то в кровь и изрежешь…
— Тогда давай я упрощу задачу. Скажи, что не любишь меня.
Впервые в жизни она поймала его врасплох:
— Что?..
— Скажи, что не любишь меня, — повторила Джинни. — Если это правда, так и скажи. Я знаю, ты не солжёшь.
Ей не доводилось видеть Драко в таком остолбенении — словно его оторвали от дела и велели ни с того ни с сего решать труднейшую задачку по Нумерологии.
— Джинни…
— Правда меня не убьёт, — сказала она. — Честно слово, так милосерднее.
— А если у меня нет ответа?..
Рука Джинни потянулась к груди, она вытащила из лифа платья волшебную палочку и указала на Драко:
— Тогда я применю к тебе Заклятье Истины. Я возьму это в свои руки, Драко. Тебе так станет легче, верно?..
Он рефлекторно, словно собираясь отбиваться от заклятья, выдернул руки из карманов, но замер, глядя на палочку, а когда поднял голову, Джинни увидела кривую, полную облегчения улыбку. Так Драко улыбался обычно после особенно трудных квиддичных матчей — дескать, пришлось несладко, но слава богу, теперь всё позади.
— Я не хочу любить тебя… — сказал он.
Палочка в руке Джинни задрожала. Она слышала, как становится сбивчивым собственное дыхание. Закружилась голова.
— И? — подхлестнула она.
— Я помню миг, когда понял, что ты и есть та самая девушка из моих воспоминаний… — она никогда не слышала таких ноток в голосе Драко — поражение, но никакой горечи. — Мы были в замке Слизерина. Ты на меня накричала… И тут я всё понял. Наверное, дело в том, что ты, когда сердишься, становишься другой. А может, огонь виноват… Тогда — когда мне было двенадцать, в библиотеке горел огонь в камине…