Счастье в награду

Зато он отлично мог видеть себя.

«Лукас». Это было его имя. И в то же время им назвался убийца. В тот момент они все еще оставались единым целым. И дьявольская тьма владела его рассудком, растекалась ядом по венам, терзая сердце и леденя душу.

Он подошел совсем близко, когда Гален наконец подняла голову и увидела его отражение в оконном стекле.

А что увидел Лукас? Сияющие синие глаза, от которых невозможно было укрыться, которые сумели разглядеть все, творящееся у него в душе. Но в них не было страха. И дьявол отступил перед этим взглядом. — Вы отстраняетесь от дела, — произнес он.

— Мне нужно было сказать… — начала она и переспросила: — Что такое?

— Гален, вы отстраняетесь от дела.

Нет. Нет! Она резко повернулась к нему:

— Я понимаю, Лукас, в чем ваша проблема — во мне. Но я сумею с этим справиться. Правда! То есть мне ведь не обязательно на самом деле… можно ведь притвориться, не так ли? Конечно, я очень плохо умею врать, но разве убийца об этом знает? Я могла бы просмотреть какие-то фильмы или посоветоваться с кем-то — например, с Вивекой…

— К чему вся эта чертовщина?

— К тому, что у меня нет… опыта.

В его голосе зазвучала удивительная ласка:

— Да с какой стати вы взяли, будто я отказываюсь от вашей помощи из-за этого?

— Тогда почему? — выдохнула она.

— Это слишком жестокое испытание для случайно попавшего в историю человека.

— Но все-таки попавшего! И не исключено, что это вовсе не случайность. Убийцей вполне может оказаться кто-то из моих знакомых, из тех, кого я знала в прошлом.

— Мужчина на кухне цвета авокадо.

— Как вы об этом узнали? — ошеломленно прошептала она.

«Как ты вообще мог об этом узнать?!»

— Прошлой ночью мне приснился сон, вернее, кошмар. Я увидел вас, и кухню, и нож для разделки мяса.

Но ведь это был ее сон, ее ужас, не дававший покоя на протяжении одиннадцати лет! И именно вчерашней ночью она спала как убитая, не видя снов, чувствуя себя в безопасности!

— Это что, тоже подвластно вашему таланту? Видеть чужие сны? И даже кошмары?

— Нет, — мягко откликнулся Лукас. — Такого прежде не случалось. — «Пока я не повстречал тебя!» — Может быть, все случилось потому, что вы сами готовы были рассказать мне о нем. Разве не так? Когда я расспрашивал вас о причинах ухода из школы за месяц до выпуска?

— Да. Я чуть не рассказала о нем. Сама. Но потом решила, что к делу это не относится… Наверное… Его зовут Марк. Он появился, когда мне исполнилось четырнадцать. И поначалу мама даже собиралась выйти за неге замуж, но потом они решили, что играть свадьбу не стоит. Оба уже состояли когда-то в браке, оставившем лишь неприятные воспоминания, а им и так было хорошо и не требовалось ничего менять. Марк сделал ее такой счастливой, и ко мне он относился по-доброму. Тогда у меня почти не было друзей. Я была такой страхолюдиной — настоящее пугало. А Марк говорил, будто я особенная.

Пугало. Было ли это прозвищем, полученным от одноклассников долговязой, нескладной, тощей девчонкой с копной рыжих волос, грезившей наяву о несбыточном счастье и о том, как она будет шить для своей матери подвенечное платье?

Да так оно и было. И ласковый голос Лукаса был обращен далеко в прошлое, к той затравленной, загнанной девчонке:

— Но это тоже не принесло радости?

— Нет. Марк взял в привычку заходить ко мне в комнату, когда я одевалась, и ужасно оскорблялся, если я стеснялась и просила его уйти. — Гален, та Гален, что жила в настоящем, заметалась по гостиной, не в силах оставаться на месте, стремясь отдалиться от Лукаса хотя бы на несколько шагов, прежде чем сделать новое признание: — Он возмущался, говорил, что заменил отца, которого я никогда не видела, и ему нетрудно было заставить меня почувствовать себя неблагодарной и виноватой. Марк утверждал, что из-за отсутствия в доме мужчины у меня замедленное развитие. В этом случае вполне нормально — и даже необходимо, — чтобы отец следил за физическим развитием дочери. Тогда ему будет известно, когда придет пора тревожиться из-за мальчишек, с которыми я дружу. В конце концов Марк стал вваливаться ко мне в спальню в любое время, когда ему хотелось, и смотрел на меня часами, постоянно отпуская замечания.

— О чем?

Сейчас она застыла возле дивана, на котором расположилась целая толпа кукол в недавно сшитых халатах и ночных рубашках.

— О моих… формах. Вернее, об их отсутствии. А еще он издевался над моей одеждой. Какая она просторная и неуклюжая. Марк не трогал меня. Да и с какой стати? Получалось, что придраться не к чему: никакого сексуального насилия не было.