Маскарад в лунном свете

Мгновенно Маргарита перестала улыбаться, и взгляд ее сделался ледяным.

— В своей жизни я совершила немало глупостей, но, похоже, сегодняшняя не идет ни в какое сравнение с остальным, — сказала она и попыталась вырвать из его рук свои. — В глубине души я чувствовала, что для тебя все это просто игра. Еще одна глупенькая девушка, лишь недавно начавшая выезжать в свет… Которая хочет… нет, скорее, жаждет опозорить себя связью с красивым мерзавцем, думающим лишь о своих удовольствиях. Пусти меня, Донован!

Томас продолжал крепко держать руки Маргариты в своих, делая легкие, круговые движения большими пальцами по ее ладони. Девушка, он знал, не кокетничала, пытаясь доказать ему с таким упорством, что она не распутница. Она боялась, и он нисколько не винил ее за это. Его и самого одолевали страхи, так как они с ней собирались принять решение, которое было бесповоротным.

— Так говоришь, красивый? А, Маргарита? — спросил он, поддразнивая ее в попытке разозлить и заставить позабыть о своих страхах. — Благодарю тебя. Я польщен. Похоже, тебе начинают нравиться мои усы.

— Они мне понравятся, когда я их все повыдергаю! — Она вырвала, наконец, из плена свои руки и, шагнув к балюстраде, посмотрела на сад внизу, где с каждым мгновением становилось все темнее.

Томас подошел к ней и, обняв за плечи, почувствовал, что она вся дрожит, хотя вечер был жарким, даже душным. Он пребывал в растерянности, не зная, как поступить. Он все тщательно спланировал, инстинктивно чувствуя, что она хочет того же самого, что и он… зная, что сегодняшний вечер был неизбежен, как утренний прилив…

Но сейчас им владела неуверенность, и он ощущал неловкость, словно искусство обольщения было для него тайной за семью печатями.

— Нет, — проговорил он наконец, — мы не играем с тобой ни в какие игры. И то, что мы собираемся сделать, это не стремление одержать победу, но лишь признание чувств, которые мы питаем друг к другу. Я люблю тебя, ангел. И, однако, Маргарита… если ты передумала, если тебе кажется, что наша близость породит больше проблем, чем…

В первый раз в жизни бойкий ирландский язык подвел Томаса и, не в силах продолжать, он наклонился и поцеловал Маргариту в шею, страстно желая ее в эту минуту и, однако, достаточно любя, чтобы отпустить.

Расслабившись, она припала всем своим нежным телом к его груди, и Томас потерял голову.

— Маргарита! — простонал он с мукой в голосе.

Она повернулась к нему лицом, губы их слились в жадном поцелуе, и огонь, который горел в них постоянно, были ли они вместе или врозь, вспыхнул с новой силой, моментально превратившись в бушующее пламя страсти.

Донован услышал ее стоны, низкие, прерывистые, и в душе у него все запело от сознания, что она была так же потрясена, как и он… и осознание этого усилило его страсть, его желание.

Внезапно до него донеслись голоса из сада внизу, и с усилием овладев собой, он, тяжело дыша, отстранился от Маргариты.

— Пойдем со мной, — прошептал он, беря Маргариту за руку и увлекая к узкой каменной лестнице, ведущей в сад. — Не говори ни слова, ангел, и ни о чем не думай. Стоит нам задуматься, стоит нам остановиться, чтобы поразмыслить над тем, что мы делаем, и мы никогда себе этого не простим.

На мгновение она выскользнула из его объятий и накинула свою прозрачную с золотыми блестками шаль на голову, стремясь скрыть лицо. Сумерки быстро сгущались, и внизу, под высокими стройными елями, было уже совсем темно. Перебегая от одной тени к другой, как озорные дети, скрывающиеся от своей гувернантки, они помчались вперед, и вскоре достигли конца сада, где стоял закрытый экипаж.

Оглядевшись, чтобы удостовериться, что за ними никто не наблюдает, Томас распахнул дверцу кареты и почти что внес внутрь Маргариту, после чего запрыгнул сам. Кучер щелкнул кнутом и лошади рванулись вперед.

От резкого толчка Томаса бросило на Маргариту, и с хохотом они оба упали на обитое бархатом сиденье, чувствуя себя в эту минуту настоящими заговорщиками. Они одурачили общество, обойдя все налагаемые им на своих членов ограничения, и были сейчас на пути к приключению, которое, несомненно, запомнится им обоим на всю жизнь.

Выпрямившись, Томас усадил Маргариту себе на колени и снял у нее с головы шаль, дабы увидеть ее сверкающие от возбуждения изумрудные глаза.

— Я думала, мы прогуляемся лишь по саду. Куда ты везешь меня, Донован? — спросила она прерывающимся от волнения голосом и, накинув ему на шею свою шаль, притянула к себе его голову. Взгляд ее был прикован к его губам.