Проказница

— Хорошая новость! — объявил Бартоломью, врываясь к Саймону и нарушая его уединение, его добровольное изгнание. Эти долгие два дня и две почти бессонные ночи, отлученный от близких и друзей, он делил свои часы с графином бренди у себя в кабинете.

Виконт с любопытством оглядел приятеля, затем посмотрел мимо него на входящего Армана. При виде его довольной улыбки он испытал почти непреодолимое желание оторвать от кресла свое разбитое тело и пристукнуть этого самодовольного типа.

— Хорошая новость? — переспросил он, удивляясь, каким образом его язык за ночь мог обрасти шерстью. Потом провел рукой по небритой щеке. Боже, как он опустился!

Саймон не знал, что в большей степени побудило его прибегнуть к пьянству. Тот злосчастный эпизод с Калли? Или вчерашнее происшествие в спальне? Дело в том, что накануне вечером он случайно увидел, как Силсби, страдающий ранним облысением, примеряет парик Одо Пинэйбла. В результате пришлось выслушивать объяснения камердинера по поводу некоей Скарлет, которая поселилась на Портленд-плейс и которую слуга жаждал поразить больше всего на свете.

Неужели Силсби, убежденный холостяк, всегда был таким странным? Как же он раньше-то не замечал?

Бартоломью, явно раздосадованный отсутствием внимания со стороны Саймона, принялся размахивать у него перед лицом сложенной газетой.

— Арман, я был прав! Он ничего не читал, как я тебе и говорил. Видимо, не смотрел газет несколько дней. Может даже, с тех пор как расстроил бедную мисс Джонстон и прогнал всех нас. Пьяница несчастный! Скажи, Саймон, она еще не простила тебя? Ну, теперь простит, клянусь Богом, дружище! — Бартоломью шлепнул газетой о письменный стол. Громовой хлопок вызвал боль позади глазниц, заставив Саймона поморщиться.

— Что там? — спросил он, подвигая к себе газету. Он поднял ее и поднес к глазам, пробегая строчки и молча спрашивая себя, как случилось, что он разучился читать… В самом деле, он помнил только, что может пить исключительно шампанское. И в разумных пределах. Если он позволял себе более одного бокала бренди, то потом заболевал. Очень тяжело, чуть ли не до смерти. Сейчас, чувствуя, как кислота подступает к горлу, он сделал вид, что прокашливается. — Ох, муки Господни! — проворчал он и взглянул на Армана: — Ты пришел помочь мне или будешь просто стоять и ухмыляться?

Арман занял кресло перед письменным столом, вытянулся во весь рост и положил ногу на ногу.

— Похоже, все так и есть, Саймон. Хорошие новости, как говорит Боунз. В точности как ты ожидал, внушал нам, внушал себе. Правда, с недавнего времени дело видится мне совсем по-другому. Мисс Джонстон приходит к одинаковому со мной заключению, хотя несколько медленнее. За прошедшие два дня она, видимо, осознала твое предательство, несмотря на то что ты продолжаешь сопротивляться. Она еще не прогнала тебя? И сама все еще здесь? Ты закрыл Калли в ее комнате и запер снаружи на засов? Все это потому, что ты не можешь ее отпустить. Не теперь, когда до тебя постепенно доходит, что Имоджин кругом права.

— Иди к дьяволу, Арман, — тупо сказал Саймон, роняя голову на руки, — и больше не ссылайся на Имоджин, если у тебя есть хоть какие-то добрые чувства ко мне, потому что ты ошибаешься. Еще как ошибаешься. По всем статьям.

— Я понимаю. Борьба с неизбежностью все еще продолжается. Это очень плохо. — Арман театрально вздохнул. — Жаль!

— Борьба с какой неизбежностью? И что значит это «жаль»? О чем вы двое толкуете? — Бартоломью снова шлепнул газетой. — Никто не хочет слышать хорошую новость? Тетушка Филтона приказала долго жить! На прошлой неделе, что совершенно достоверно, и сейчас, как я себе представляю, уже покоится в семейном склепе.

Саймон посмотрел на Армана, который только кивнул и подмигнул ему, а затем повернулся к Бартоломью.

— Женщина умерла, Боунз, а ты называешь это хорошей новостью?

— Ну, естественно, не для тетушки, Арман, — согласился тот и наконец опустился в кресло. Саймону не нужно было больше следить, как он порхает по комнате подобно испуганной птице, случайно залетевшей в помещение. — Но она дожила до преклонных лет, Арман. Весьма, весьма преклонных. Старые люди умирают, и это в порядке вещей. Нужно уступать место более молодым, неужели не понятно?

— Кажется, я понял, Боунз, — сказал Саймон, чувствуя, что к нему возвращается чувство юмора. — Правда, я никогда не слышал, чтобы порядок вещей описывали таким образом, с точки зрения необходимости восстановления равновесия в природе. Итак, тетушка мертва. И где же теперь наш уважаемый Филтон, хотел бы я знать? Он вернется в Лондон, как обещал, или облачится в траур? Как ты полагаешь?