Радуга

— Ты хочешь сказать эпизодические во второстепенных фильмах? — парировала Алекса, понимая то, о чем могла бы догадаться и раньше: вежливая болтовня о мыльных операх была лишь разогревающей разминкой.

Хилари, все рассчитав, дрейфовала от чистых, хотя и не интеллектуальных мыльных опер к более неприглядным и щекотливым аспектам шоу-бизнеса, а точнее — к показу секса и обнаженной натуры. Она не сомневалась, что «шлюха» из Канзаса без колебаний перешагнет через все на своем пути к успеху. У Алексы буквально все закипело внутри, она была полна решимости, как солдат, приготовившийся к атаке, и с превеликим усилием старалась сохранить данное Джеймсу обещание быть «невероятно приятной».

И Алекса почти преуспела в этом, взяв себя в руки, но тут, взглянув на Роберта, она допустила ошибку.

На какой-то восхитительный, благословенный момент ее ввели в заблуждение читавшиеся во взгляде Роберта сострадание и желание извиниться. Но Алекса тут же напомнила себе, что сочувствие это — не, более чем притворство. Роберта нисколько не задела внезапная недоброжелательная атака Хилари, и он вовсе не склонен извиняться за супругу.

Если в его карих глазах и можно было увидеть нечто похожее на извинение, то Алекса вдруг с бешенством поняла, что это извинение за ее собственную будто бы упадническую мораль, а не за оскорбления Хилари, обвинившей Алексу в безнравственности. Ну конечно, Роберт, бедный деревенский парень, сумел преодолеть все испытания, оставшись при этом честным и сохранив чувство собственного достоинства. Но она, грубая сельская девчонка, никоим образом не могла быть такой же сильной и, конечно же, пускалась на самые низкие компромиссы в стремлении продвинуться по ступенькам своей деклассированной артистической карьеры.

Рассказывая Джеймсу правду о месяцах, проведенных в «Баллинджере», вину за войну с Хилари Алекса делила между ними обеими поровну. Но признавалась ли и Хилари, рассказывая Роберту ту же самую историю, в своей собственной ревности и жестокости? Алекса была уверена, что нет. Наверное, просто сообщила мужу о том, что администрация «Баллинджера» по доброте своей позволила Алексе посещать священные стены этого учебного заведения. И конечно же, Хилари рассказала лишь собственную надменную версию истории о «нищей шлюхе», а Роберт, в свою очередь, мог и сам подлить масла в огонь, припомнив услышанные им в офисе Джеймса фривольные слова Алексы.

И теперь она встретила взгляд Роберта, полный оскорбительной жалости за ее печальную судьбу, за порочный и беспринципный путь — через съемки в фильмах с обнаженной натурой — из потаскух в актрисы.

Какая самонадеянность! Какое «благородное» покровительство! Какое здравомыслие!

Алекса постаралась, чтобы дрожь в голосе не выдала клокотавший в ее душе гнев, и, глядя прямо в глаза надменному Роберту, очень спокойно произнесла:

— В актерской игре, как в профессии, есть одна замечательная особенность: вам нет нужды идти на компромисс с чьими-либо этическими нормами. Этого просто не требуется.

— Не то что в политике, — мягко подсказал он.

Именно эту фразу, разумеется язвительно-насмешливо, и собиралась произнести Алекса. А теперь Роберт превратил все в шутку, спасая ее и, возможно, весь вечер, чем только усилил неприязнь Алексы.

Притворно смутившись, она лихорадочно обдумывала его предложение о помощи. Наконец, лучезарно улыбнувшись, согласилась:

— Ну да, Роберт, вы сами об этом сказали… не то что в политике.

— Прости, — тихо пробормотала Алекса час спустя, когда они с Джеймсом уже были в ее квартире, и, освобождая свои длинные золотистые волосы от заколок, она добавила:

— До чего же трудно быть взрослой!

— Ты отлично держалась.

— Но позволила ей достать меня, а этого делать не следовало. О! Как же я и в самом деле не люблю Хилари!

— По справедливости. Не думаю, чтобы она тоже сходила с ума от любви к тебе. Но ведь никто и не просит вас становиться лучшими подругами. Ты великолепно себя вела. Вечер прошел замечательно. — Джеймс ободряюще улыбнулся, но в глазах Алексы все еще таилась тревога. — Что, дорогая?

— Джеймс, мне они оба не нравятся.

— Тебе не нравится Роберт? — искренне удивился Джеймс.

— Сказать по правде — нет.

— Потому что он перехватил твою подачу?

— Я еще до этого невзлюбила его. Твой Макаллистер такой самонадеянный.

— Самонадеянный? Роберт?

— Да. Знаешь, словно на него сошла благодать Божья.