Какая еще любовь?

— Неудобно? — спросил он, щекоча языком ее ухо.

— В книгах раздеваются гораздо изящнее. Я читала, — призналась Молли, догадываясь, что единственный способ избавиться от бриджей — сделать пятиминутный перерыв на то, чтобы расшнуровать высокие ботинки. — В жизни все гораздо сложнее.

Услышав низкий смешок Доминика прямо над ухом, Молли вдруг подумала, что она сейчас раскорячилась в нелепейшей позе… но ей на это наплевать. Стыдно не было. Неловко тоже. Она просто наслаждалась тем, что происходит. Открыто, свободно, легко.

Доверие. Совершенно новое чувство.

— Молли, если только ты не хочешь, чтобы я взорвался, прекрати эту возню с одеждой, хорошо?

Ну, может, ей и было неловко. Совсем чуть-чуть.

— Прости, — пробормотала она. — Только продолжай меня… трогать. Да?

— Всю свою жизнь на это потратил бы. — Он привлек ее к себе, и они перевернулись, так что теперь Доминик оказался сверху. Теперь он смог стащить ее бриджи с трусиками вниз, к самым ботинкам.

— Вот какой я замечательный, — сказал он, стоя над ней на коленях. Его ладонь уже находилась между ее ног. — И ты тоже, — прибавил он, ласкающим движением разведя ее ноги в стороны, в то время как два его пальца пробрались внутрь. — Тебе нравится? Скажи, что нравится.

— О… — выдохнула Молли, глядя, как он стоит возле нее на коленях, освещенный солнцем, и любуется ею, ласкает ее, изучает ее. — Так прекрасно…

Закрыв глаза, Молли отдалась накатывающим волнами ощущениям. С ним не нужно притворяться. С ним можно сойти с ума. В нем было все… все…

Он нащупал большим пальцем ее клитор, и она выгнулась под его руками. Только бы он продолжал, был ближе, не прекращал ласкать ее, а желание все разгоралось, разгорался жар, земля и небо полетели кувырком.

Не открывая зажмуренных глаз, она запустила пальцы в волосы, каждый мускул в ней напрягся, каждый нерв был натянут, всем телом она льнула к его движущимся туда и обратно пальцам, оскалившись от предельного желания. Ей… нужен… был… он… его прикосновение…

— Нет, — вдруг сказала она, резко открыв глаза. — Нет, это слишком сильно.

Волны наслаждения, накатывавшие на нее, поднялись еще выше, стали еще чаще, захлестывали с головой.

И вот с неотвратимостью волны, бьющейся о берег, невыносимое напряжение сменилось невероятным наслаждением. Ее тело выгнулось, как натянутый лук, и расслабилось, а в сокровенном центре все взрывалось, таяло, пульсировало в такт его движениям. Еще, еще и еще…

По-прежнему не открывая глаз, она порывисто обняла его, и он вонзился в нее и заскользил внутри, сжимая ее в объятиях. Она гладила ладонями его спину, впивалась в нее ногтями, пытаясь вобрать его в себя целиком, без остатка.

И вот он замер, Молли почувствовала, как напряглись его мускулы. Она приподнялась на руках. Он наполнял ее саму, ее нутро, он был таким твердым.

Молли открыла глаза.

Птицы по-прежнему перепрыгивали с ветки на ветку — они их даже не вспугнули. Солнечный свет по-прежнему заливал поляну. Вода все так же журчала в ручье. Одна из лошадей что-то шумно жевала.

И Молли не умерла.

— Ох… ф-фу… — выговорила она, отдышавшись.

— Да… Хали-Гали Молли, — отозвался Доминик, тяжело дыша. — Ты случайно не захватила с собой бумажного пакета, чтобы я мог в него подышать?

— У тебя гипервентиляция?

— Что-то вроде того. — Он слегка повернул голову и поцеловал ее в шею. — Что это было?

— А ты не догадываешься?

Он снова поцеловал ее.

— Думаю, это риторический вопрос. Я тебя совсем раздавил?

— Нисколько.

— И все-таки… — Он встал на колени и убрал одну ногу, чтобы она смогла выбраться из-под него.

Они быстро и молча оправили одежду. Потом Молли села к бревну, прислонилась к нему спиной и вытянула ноги.

— Надеюсь, ты не собираешься сию минуту вскочить в седло и помчаться обратно?

— Нет, не сейчас. Не раньше, чем лет через сто, — ответил он, тоже привалившись к бревну. — Я знаю, ты не любишь послепостельные беседы, Молли, но… Не знаю, как ты, а я до сих пор весь дрожу.

— Мне пора говорить тебе комплименты?

— Нет. Но случилось что-то…

Молли кивнула.

— Я знаю. Это было… было… по-другому. Я никогда в жизни не чувствовала…

— Точно, — перебил он. — И я тоже. Господи, ты только меня послушай. Я мямлю, как трехлетка.

— В этом мы совпадаем, — ответила Молли, надеясь, что на этом эта тема будет исчерпана. Разве она только что не признавалась самой себе, что анализ — не самая главная ее способность?