Отчаянная девчонка, Стр. 56

– Привет! – весело сказал он, рассматривая меня.

– Привет, – неуверенно отозвалась я, гадая, кто это может быть. Сын? Но Сьюзен ни разу не говорила, что у нее есть семья и дети.

Правда, тогда я умела только слышать, а не слушать.

– Пит, это Саманта Мэдисон, моя ученица. Саманта, это Пит.

Парень поставил пакеты и протянул мне руку, на которой была вытатуирована эмблема Харли Дэвидсон.

– Очень приятно, – отозвался Пит. – О, у вас тут что–то вкусное,

Он взял стул и сел к нам. И стало понятно: никакой он не сын Сьюзен. Он просто ее бой–френд.

И я еще раз поняла, что очевидное очень часто бывает прямо перед глазами. Его просто надо увидеть.

24

Вспомнив, что Дэвид говорил о свободе слова, я выбрала из всех журналистов Кандес Ву. Она оказалась довольно жесткой: в ответ на запрещение фотографировать картину Марии Санчес, Кандес сказала, что Белый дом – собственность граждан Америки и она имеет на это полное право.

Наконец мистер Байт сдался, и я, показав известной журналистке рисунок Анжи Такер, сказала, что это очень удачная работа, но лучшую все–таки прислала Мария.

– Саманта, это правда, – перед камерой Кандес честно спрашивала лишь то, о чем мы договаривались, – что президент попросил тебя выбрать другой, менее политизированный рисунок?

Я обдумывала ответ все утро.

– Мисс Ву! Президент, скорее всего, не учел, что современную молодежь интересуют не только походы в кино. Нам есть что сказать, и мы хотим, чтобы нас услышали. Этот конкурс – прекрасная возможность для подростков выразить свое отношение к разным социальным проблемам.

– Ты хочешь сказать, что человек, чью жизнь ты спасла, не доверяет твоим решениям?

– Думаю, есть многое, чего я пока не понимаю, – уклончиво ответила я.

– Снято, – удовлетворенно сказала Кандес. Не успела я вернуться домой, как зазвонил телефон.

Я сняла трубку.

– Саманта! – Голос президента меня прямо–таки оглушил. – Оказывается, я не одобряю твой выбор!

– Понимаете, сэр, лучшая работа принадлежит Марии Санчес из Сан–Диего, но насколько я поняла, вы…

– Она–то мне и нравится! – сказал президент. – Тот рисунок с простынями.

– Правда, сэр? Просто вы говорили, что…

– Не важно. Ты же сделала выбор? Упаковывай картину и посылай в Нью–Йорк. Но в следующий раз, Сэм, прошу тебя посоветоваться со мной, прежде чем обращаться в прессу.

Я не стала напоминать, что пыталась с ним говорить.

– Да, сэр.

– Отлично. – Президент попрощался и повесил трубку.

Итак, из моего интервью вырезали кусок про Марию Санчес, а вместо этого сделали прямой репортаж из Сан–Диего. Мария оказалась хорошенькой брюнеткой моего возраста, средним ребенком среди шести братьев и сестер. Я сразу поняла, что у нас есть что–то общее. Когда Марии сказали, что она победила, девушка расплакалась. А потом показала репортерам вид из своего окна, который оказался точь–в–точь таким, как на рисунке. Я не ошиблась: Мария нарисовала правду.

Теперь она должна была поехать со своей семьей в Нью–Йорк, и я тоже. Там мы встретимся на открытии выставки и, возможно, сходим вместе в музей импрессионизма.

– Ну что же, Сэм, – сказала Ребекка вечером. – Это был смелый поступок. Более смелый, чем спасение президента.

– Ребекка, заткнись, – приказала Люси, щелкая пультом телевизора.

– Слушай, а где Джек? Что–то давно его не видно, – сказала я.

– Мы расстались, – небрежно бросила сестра.

Все, кто был в комнате, уставились на Люси.

– Я знала! – с торжеством объявила Тереза. – Он вернулся к своей бывшей подружке? Мужчины все такие… – И она добавила пару явно нецензурных слов по–испански.

– Я тебя умоляю! – вздохнула Люси. – Просто он вел себя с Сэм как последняя свинья.

Я потеряла дар речи:

– Ты… Что ты такое говоришь?

– Ну ты же знаешь, вся эта история с конкурсом. Я велела Джеку больше никогда не… как это, Ребекка?

– Никогда не осквернять твой дом своим присутствием? – предположил наш вундеркинд.

– Да, именно так, – приняла версию сестры Люси. – О, шоу началось.

Я не могла в это поверить. Люси рассталась с Джеком из–за меня? Произошло то, о чем я мечтала столько времени? Но я мечтала, что Джек уйдет от Люси, потому что любит меня и никого другого.

А теперь я знаю, что не люблю его и, наверное, никогда не любила по–настоящему.