– Ну как? – спросил Дэвид, ставя тарелки на столик и придвигая два больших кресла.
– Ну, – начала я, все еще вне себя от изумления. – Н–ничего. – Симпатичный – странный, но симпатичный – парень решил поужинать со мной вдвоем. Со мной, Самантой Мэдисон!
Мы сели у окна, под мягким светом уличных фонарей. Было бы совсем романтично, если бы у дверей не стояли охранники и если бы я нравилась Дэвиду, что исключено: я всего лишь девочка – та, которая спасла жизнь его отцу и рисует несуществующие ананасы.
А даже если и нравилась, это все равно не имеет никакого значения, потому что я страстно влюблена в парня своей сестры. Но голод взял верх и, отбросив все мрачные мысли, я вонзила зубы в гамбургер.
Карл оказался прав – это был самый вкусный бургер, который я ела в своей жизни. Я справилась с ним в два укуса.
Дэвид наблюдал за мной со странным выражением лица – наверное, не ожидал, что я вообще способна есть.
– Ну что, лучше?
Я не могла говорить с набитым ртом и показала большой палец здоровой руки.
– Болит? – спросил Дэвид, кивнув на гипс. Я проглотила здоровенный кусок мяса. Если честно, я бы хотела быть вегетарианкой. Художнику полагается думать о чувствах других, даже парнокопытных. Но гамбургеры такие вкусные!
– Уже не очень, – соврала я.
– А почему на нем до сих пор никто не расписался? – спросил Дэвид с улыбкой.
– Я решила оставить его для уроков немецкого, – объяснила я.
Как ни странно, Дэвид понял, как понял бы меня Джек. Только настоящие художники сознают всю привлекательность нетронутого белого листа и любой другой поверхности.
– Ах да, точно! – Он кивнул. – Ну и что ты там изобразишь? Наверное, какие–нибудь гавайские мотивы? Груды ананасов?
Мне надоела эта тема, и я печально на него взглянула:
– Нет, думаю, что–нибудь патриотическое.
– Ах, ну конечно. Тем более что твоя фамилия Мэдисон.
– А это–то причем? – удивилась я.
– Джеймс Мэдисон! – Дэвид удивился еще больше. – Четвертый президент. Ты ведь с ним в родстве, да?
Я почувствовала себя полной дурой.
– А, да. Вернее, думаю, что нет.
– Правда? – засомневался Дэвид. – Уверена? Дело в том, что у тебя много общего с его женой, Долли.
– У меня с Долли Мэдисон? – рассмеялась я. – Ну что, например?
– Ну, она тоже спасла президента.
– Своего мужа?
– Нет. Когда в 1812 году англичане подожгли Белый дом, ей удалось спасти портрет Джорджа Вашингтона.
Стоп. Англичане подожгли Белый дом? Хм, наверное, в школе мы этого еще не проходили.
– Ух ты! – восхитилась я. На уроках истории не рассказывают такие классные подробности – только про пилигримов и актера Аарона Беарра.
– Так ты уверена, что вы не родственники?
– Уверена, – подтвердила я. А ведь как здорово было бы состоять в родстве с дамой, которая спасла от пожара картину – не важно, что на ней изображено! Правда, здорово. А вдруг мы все же связаны с Долли Мэдисон? Мама часто говорила, что любовь к живописи я унаследовала от папиной родни. Наверное, это фамильная черта Мэдисонов, которая передается только через несколько поколений: никто в семье, кроме меня, не умеет рисовать.
Внезапно Дэвид встал и подошел к окну.
– Посмотри–ка! – сказал он, отодвигая штору. Я неуверенно приблизилась и взглянула на подоконник. Обычный белый подоконник, как и вся отделка в комнате, но на нем были вырезаны имена: Эмми… Челси… Дэвид.
– Что это? – удивилась я. – Мемориальный подоконник президентских детей?
– Ну да, вроде того, – улыбнулся Дэвид и полез в задний карман джинсов. Он достал складной ножик и принялся вырезать что–то. Я собиралась промолчать, но заметила, что он уже нацарапал букву «С».
– Эй! – встревожилась я. Я, конечно, дитя двадцать первого века, но ненавижу неоправданный вандализм. – Что это ты делаешь?
– Расслабься! – усмехнулся Дэвид. – Кто, если не ты? Ты не только спасла жизнь одного президента, но, возможно, приходишься родственницей другому.
Я беспокойно оглянулась на дверь, за которой стояли охранники. Кем бы там ни был Дэвид, но за порчу государственного имущества сажают в тюрьму.
– Дэвид, – прошептала я. – Прекрати. Он увлеченно вырезал букву «Э».
– Правда, послушай. Если ты хочешь меня отблагодарить, то бургера было более чем достаточно.
Поздно. Он уже принялся за «М».
– И вообще, не думай, что раз ты президентский сын, то тебе все сойдет с рук!