– Надо иметь дьявольское самообладание, чтобы явиться сюда после того, что вы причинили моей семье, – произнес Кристиан, когда они оказались лицом к лицу.
Холмс не шелохнулся.
– Я не причинял твоей семье никаких неприятностей, – произнес он хриплым от старости голосом.
– Вы усугубили их. Ваш прислужник не передавал вам, что я вас искал?
– Передавал.
– Приличный человек нашел бы возможность позвонить.
– Я не приличный человек. Никогда им не был и никогда не буду.
– А моя мать была приличной женщиной, – свирепо втянул в себя воздух Кристиан. – Теперь ее нет, и я не хочу, чтобы вы здесь стояли.
Никак не отреагировав на враждебность Кристиана, Холмс устремил взгляд на могилу Лидии.
– Она была прекрасной женщиной. Достойной женщиной.
– Настолько прекрасной и достойной, что вы сочли уместным порочить ее семью.
– Прекрасной женщиной, – повторил Холмс, словно не слыша Кристиана. Отстраненный вид, появившийся на его лице, старил его. Он также заставил Кристиана на мгновение умолкнуть.
– Вы знали мою мать? – неуверенно осведомился он.
– Я знал ее, – ответил Холмс, все еще погруженный в собственные мысли.
– Когда вы познакомились?
– Много лет назад.
– При каких обстоятельствах? – В животе у Кристиана забурчало.
– Ты сообразительный. – Холмс посмотрел ему прямо в глаза. – Попробуй догадайся.
Кристиан тяжело сглотнул. Он вдруг начал различать некоторые тонкие детали – качество волос, форму глаз, форму ушей, плотно прилегающих к голове, – то, на что можно было бы не обратить внимания, если бы он каждое утро не видел того же в зеркале. Другие могли бы этого не заметить, хотя, как понял Кристиан, Дагган О’Нил заметил. Он увидел что-то знакомое в Кристиане. Но даже и тогда Кристиан мог бы отнести физическое сходство за счет чистого совпадения, если бы не еще кое-какие подробности. Подходил возраст Гарри Холмса. Его репутация донжуана. Лидия говорила о нем: «Слишком самоуверен, слишком выставляет себя напоказ, слишком любит спорить. Он хотел сломать устои. Это пугало меня». Все это было легко приложимо к Гарри Холмсу.
– Вы? – недоверчиво спросил Кристиан. Гарри Холмс был легендой Гемпширского округа со времен детства Кристиана. Тогда его снимки нечасто печатались – Кристиан был уверен, что это делалось намеренно. Он был закулисным игроком. Его перо и имя было источником его власти. – Вы?
– Именно так, – Холмс с надменным видом вскинул подбородок.
На мгновение Кристиан снова ощутил себя ребенком, исключенным из игры, наказанным и одиноким. Потом он вспомнил себя подростком, когда смотрел на свое изменяющееся тело и гадал, чьи гены он в себе носит. Потом он вспомнил себя юношей, переживавшим одиночество праздников, дней рождения и выпускных экзаменов. Теперь он был профессионалом, который хотел, чтобы кто-нибудь гордился тем, что он построил прекрасный дом или сделал захватывающий дух снимок. И все это время рядом с ним мог быть Гарри Холмс.
– Вы негодяй.
– Я? – невинно переспросил Холмс. – Почему? Я просил ее выйти за меня замуж, но она отказалась.
– И поэтому вы ее бросили.
– Дружище, она нашла другого и вышла за него замуж, – доверительно заметил Холмс. – Она ничуть не пострадала. Она создала себе стабильную жизнь, а это то, чего она хотела гораздо больше, чем меня.
– Она любила вас, – возразил Кристиан. – Она бы вышла за вас замуж тут же, если бы чувствовала, что вы можете хранить ей верность. Но вы уже в это время ухлестывали за другой. Она знала, что вы не бросите своих подружек, а смириться с этим она не могла.
– Нам всем приходится принимать решения в этой жизни, – пожал плечами Холмс. – Она приняла свое решение.
– И она жила с ним, несмотря на причиняемую ей боль.
– Какую боль? – легкая тень пробежала по лбу Холмса.
– Доставляемую мной. Моими отношениями с ней. Моими отношениями с Вильямом Фраем.
– Все это не имеет ко мне никакого отношения.
– Если вы действительно так считаете, – промолвил Кристиан, наслаждаясь собственной отповедью, – вы или дурак, или слепой эгоист, или вообще ничего не понимаете. Неужели вы думаете, что факт вашего отцовства не влиял на отношение ко мне в семье? Полагаете, что Билл Фрай мог относиться ко мне так же, как к собственному сыну? Уверены, что Лидии нравилось то, как он ко мне относится? Считаете, что могли быть с ней близки, когда вы запретили ей говорить правду о столь важной для меня вещи, как имя моего отца? Может, вы думали, что мне это будет не нужно? Вас не волновало, что я мог быть уязвлен тем, что мой родной отец никогда не проявлял ко мне никакого интереса?